106 
– Так вы вот это все хотите завезти в Германию?
– В принципе, да, – кивнула женщина-менеджер.
– Томочка, Тома, – каким-то чересчур мягким и сладким голосом говорил Шелковников, – вообще-то замечательная экспозиция, но почему одни картины?
К ним бы немного скульптур.
– Пластика будет, ее еще не подвезли, часть уже здесь, но ящики пока не распакованы.
– Большая экспозиция, – восхищенно промолвил Павел Павлович, прищелкнув языком, подошел к одной из картин и стал рассматривать ее с видом знатока. – Да, я думаю, это будет очень шумное мероприятие.
– Если вы свободны, Павел Павлович, то можете поехать с нами. Документы на вас мы уже подали.
– О, замечательно. Тома, даже не знаю, как вас и благодарить.
– Не благодарите, вы так много для нас сделали.
– Вы мне льстите.
О том, что документы на его имя поданы, Шелковников знал и без Тамары Васильевой. Вариант отправиться за границу с солидной выставкой был довольно-таки привлекательным. Поистине, думалось Шелковникову, сам Всевышний дарит шанс. Ведь вывезти свернутые в рулон картины с выставкой проще простого. Его знают, никто особо придираться не станет, с таможней уже давным-давно договорено, а выставка едет от Российского министерства культуры. Так что все складывалось наилучшим образом.
На бледном лице Павла Павловича появилась заигрывающая улыбка. Он обнял Тамару за плечи, привлек к себе:
– Ну, Томочка, спасибо тебе огромное! Я твой вечный должник. А сама-то ты будешь там?
– Я еще не решила, у меня сейчас идет другой проект – с Сан-Франциско. Возможно, мне придется полететь в Штаты.
– О, это вообще замечательно!
– Я уже устала, Павел Павлович, от разъездов. Это раньше мечталось, а теперь – работа, рутина.
Менеджер картинной галереи и одна из ее совладелиц к своему консультанту относилась с большим почтением и побаивалась его. То ли она знала о его славном боевом прошлом, о долгих годах работы в органах КГБ, то ли по другой причине, но Шелковникова она опасалась, и Павел Павлович это чувствовал. Под хорошее настроение ему захотелось растопить лед в их отношениях, и он, неисправимый дамский угодник, принялся кокетничать с миловидной женщиной, вполне сохранившей свою привлекательность, несмотря на сорок с небольшим лет.
Тамара хохотала, уворачиваясь от объятий Павла Шелковникова. Неизвестно, чем бы кончились эти заигрывания, если бы в экспозиционный зал не вбежала длинноногая девушка в короткой кожаной юбке. Под сводами зала гулким эхом разнесся ее возглас:
– Павел Павлович, вас срочно к телефону!
– Меня к телефону? У вас? – отстраняясь от Тамары, удивленно переспросил Шелковников.
– Да, да, вас, срочно!
– И кто? – не выпуская женщину из объятий, воскликнул Шелковников.
– Мужчина. Но он не назвался, сказал лишь, что ваш старый знакомый, по важному делу.
– Старый знакомый? – Шелковников поморщился.
Он не любил звонков своих старых знакомых, те, как правило, обращались к Павлу Павловичу с одной просьбой – ссудить денег. А давать в долг Шелковников не любил.
– Ладно, иду. Томочка, извини, потом договорим, – Шелковников провел гладко выбритой щекой по сверкающему мехом плечу. – У вас замечательная шуба. Тома.
– Да, ничего, канадская, – улыбнулась Тамара Васильева и тут же принялась отдавать распоряжения двум рабочим в грязных синих халатах, которые разбирали экспозицию. – Это в угол, а вот эти картины – к стене.
Графику пока не трогать. Оставьте в покое стекло и делайте все быстрее, я вам плачу, а вы ходите и курите.
Шелковников вошел в небольшую комнату, стены которой занимали стеллажи с картинами. Телефонная трубка лежала на журнальном столике, под ней – каталог аукциона «Кристи» конца прошлого года. На этом аукционе Шелковников присутствовал.
Он небрежно взял трубку и уселся на изящный вертящийся стул – тоже в своем роде произведение искусства.
– Алло, слушаю, – немного недовольным голосом бросил он в микрофон.
– Павел Павлович, добрый день! – услышал он из трубки густой бас.
– Здравствуйте. С кем имею честь говорить?
– Ты что, не узнал меня? Старых друзей не узнаешь, так сказать, однополчан?
– Извините, что-то не узнаю.
Голос звонившего был ему смутно знаком, но Шелковников не мог припомнить, кому он принадлежал.
– А ты подумай, напряги серое вещество.
Шелковников все не отвечал, и невидимому абоненту, скорее всего, надоело играть в молчанку.
106 
