118 
– А теперь надо закусить, надо вывести из организма радиацию.
– А как же!
Все дружно брали одноразовые пластиковые стаканчики, водку, минералку и с рвением выводили радиацию из организма, отчего лица членов съемочной группы становились красными. Но Хворостецкий успокаивал:
– Это не от алкоголя, это от солнца, от свежего ветра, от избытка кислорода. Так что не беспокойтесь, все прекрасно, друзья. И фильм мы сделаем гениальный.
– Вот никак не пойму, – говорила Ханна, – сколько уже раз приходилось бывать на съемках, а как посмотришь отснятый материал, то начинает казаться, будто я сама этого и не видела.
– Глаз нужно иметь особенный, – Хворостецкий, прижмурив левый глаз, безошибочно делил по стаканчикам остатки водки из бутылки – поровну, хоть и не проверяй!
Естественно, никаких мутантов отснять не получилось. Правда, пару собак без шерсти они все-таки запечатлели. Тут Хворостецкий проявил весь свой героизм и преданность работе. Он взял два куска колбасы и смело приблизился к плешивым псам. Те опасливо жались к земле, готовые в любой момент броситься от человека.
Но Хворостецкий приманил их колбасой поближе, и оператору, присевшему на корточки, удалось снять этих псов с очень близкого расстояния, чтобы зритель не ошибся – они облезлые, а не гладкошерстные. Когда оператор закончил снимать, Хворостецкий поделил с ним собачью приманку, а на собак закричал и замахал руками, да так страшно, что те, поджав хвосты, пустились Наутек и скрылись в высокой траве, но вскоре вновь показались, на этот раз привели с собой еще двоих.
– Вот это будут кадры! – режиссер просматривал снятое, гладя в окуляр камеры.
– Эй, они вернулись…
– Теперь пошли вон! – Хворостецкий схватил камень и бросил в собак.
Псы злобно залаяли и понеслись по заросшей бурьяном улице небольшой деревеньки на берегу одной из многочисленных речушек.
– Класс! – Хворостецкий похлопал в ладоши. – Такого я еще нигде не видел.
Вот это будет экологический фильм! Вот это будет взрыв! Все в зале рыдать станут. Первый приз за мной. Так что, Ханна, все денежки к нам вернутся, это я гарантирую.
– Да при чем здесь деньги? – Ханна Гельмгольц качала головой.
Она была ошарашена увиденным в зоне, и с каждым часом, с каждой минутой ее настроение становилось все тягостнее и тягостнее. Единственное, что могло спасти немку, так это алкоголь. Поэтому Ханна пила и курила, хотя обещала себе перед отъездом не пить, не курить и не…
Водитель тоже позволял себе выпить лишнего. Кто в зоне станет останавливать телевизионную машину? Тем более, у съемочной группы было огромное количество бумаг с печатями и штампами, разрешающими проводить съемки в закрытой зоне.
– Нам бы теперь людей поснимать.
– Я знаю одного человека, – сказал Виталий. – Очень хороший мужик.
– Что за он? – заинтересовался Хворостецкий.
– Бомж. Он живет здесь, в зоне, уже лет десять, с самой аварии.
– Этого не может быть! – не поверил Хворостецкий. – Десять лет здесь не проживешь, сдохнешь!
– Сам ты сдохнешь, он же здесь не пьет и не курит, – сказал Семага. – Его зовут Володька Кондаков, он мой, можно сказать, друг.
– Ну и друзья у тебя! – захохотал Бархотин.
– А что тебе? Это настоящие ребята, настоящие люди, не то что ты.
– У тебя друзья, Семага, – отбросы, всякая рвань, как и ты сам.
– Молчи, придурок, – осадил Бархотина Семага, – ничего ты в людях не понимаешь.
– Так где этот твой житель зоны?
– Хрен его знает… – Виталий задумался, а потом сказал:
– Есть здесь на примете пара дежурных точек, надо по ним проехаться, и обязательно в одной из них мы его зацепим.
– Проехаться… Ты же еще обещал церковь .найти! – забрюзжал Хворостецкий.
– Вот когда мы найдем Кондакова, он покажет нам и церковь, если только он ее зимой не поджег от скуки. Он здесь каждую звериную тропинку знает, каждый птичий куст. Настоящий сталкер.
– Как ты сказал, Виталик?
– Я говорю – сталкер чернобыльской зоны.
– О, о, сталкер… – возбудился сразу же Хворостецкий. – Такого мне и надо.
Он молодой? Старый?
– Если найдем – увидишь.
– А он говорить не разучился?
– Он говорит, как по книге. Философ.
– Да ладно тебе – философ! Не могут здесь жить философы, все философы живут в столицах.
– Ты что, – сказал Семага, – не знаешь, что Диоген жил в бочке и не в Афинах?
118 
