Доктор Маслов в эти два дня тоже сделался мрачным и казался постоянно сосредоточенным на обдумывании какой-то архисложной проблемы. На самом деле он третьи сутки подряд уговаривал себя не трусить. В ночь, последовавшую за визитом доктора к Кацнельсону, Сергей Петрович принял важное решение, но Губанов вдруг пропал, как сквозь землю провалился, и за двое суток решимость доктора Маслова несколько ослабла. Он успел напридумывать себе всевозможных ужасов и почти убедил себя в том, что должен, бросив все, бежать без оглядки. В моменты просветления, наступавшие, как правило, после приема внутрь разведенного в той или иной пропорции медицинского спирта, доктор понимал, что его страхи высосаны из пальца и что у него есть, чем прижать Губанова, но вместе с утром наступало похмелье, нужно было идти осматривать больных, и страхи вновь возвращались, заставляя доктора Маслова пугливо вздрагивать и озираться в пустых гулких коридорах главного корпуса.
Губанов появился на стройке на третий день сразу после обеденного перерыва. Его забрызганная грязью белая “ауди”, натужно завывая мотором и выбрасывая из-под бешено вращающихся колес толстые струи совершенно раскисшей глины, медленно вползла в ворота и сразу же безнадежно села на брюхо. Мотор взвыл в последний раз и заглох. Дверца машины распахнулась, и Губанов вышел под моросящий дождь. Его модные блестящие ботинки немедленно по самые щиколотки погрузились в липкую рыжую грязь.
Губанов посмотрел под ноги, длинно выматерился, бросил в лужу окурок и с чавканьем зашлепал к прорабской, волоча на каждом ботинке по несколько килограммов глины.
Навстречу ему уже торопился неизвестно откуда вынырнувший Кацнельсон. На ногах у носатого прораба красовались огромные резиновые сапожища, до самого верха перемазанные рыжей глиной, а на плешивой голове криво сидела ярко-красная пластмассовая каска, из-за которой прораб здорово смахивал на подосиновик-переросток.
Губанов пожал Якову Семеновичу руку и открыл было рот, чтобы отчитать его за бардак на стройплощадке, но тут в нескольких метрах от них с оглушительным треском завелся двигатель бульдозера, и разговаривать стало невозможно. Кацнельсон махнул рукой, приглашая майора следовать за собой, и, скользя по грязи, зашлепал к прорабской.
Губанов снова выругался, не услышав самого себя за ревом мощного дизельного движка и двинулся следом, больше не глядя под ноги – терять было уже нечего.
Прорабская встретила их душным теплом и сложной смесью запахов, в которой без труда угадывались ароматы несвежих носков, табачного дыма и тяжелого мужского пота. Губанов недовольно повел носом и плотно закрыл за собой дверь.
Рев бульдозера сразу сделался тише. Оглядевшись по сторонам в поисках какой-нибудь щепки, которой можно было бы соскрести с ботинок налипшую грязь, и не найдя ничего подходящего, майор пожал плечами и вслед за хозяином протопал в жилой отсек вагончика, где в одном углу стояла двухъярусная кровать, а в другом, у окна, двухтумбовый письменный стол, по совместительству служивший местом для приема пищи. Позади стола виднелся облупленный несгораемый шкаф, поверх которого был установлен черно-белый телевизор “Рекорд” производства восьмидесятых годов, а рядом с сейфом почти до потолка громоздились проволочные ящики, в которых заманчиво поблескивали стеклянными боками водочные бутылки. Напротив входа Губанов заметил дырчатый жестяной кожух электрообогревателя, над которым на кое-как пристроенной палке сохли какие-то неаппетитные тряпки, по виду более всего напоминавшие портянки. Под ногами похрустывали комки высохшей глины, которыми был обильно усран весь пол. Этот хруст заставлял Губанова брезгливо морщиться все-таки Кацнельсон был жутким свинтусом.
– Ты бы еще по углам нагадил, ей-богу, – проворчал он, присаживаясь на шаткий канцелярский стул, стоявший возле стола.
Кацнельсон обогнул стоя, протиснулся между его углом и штабелем водочных ящиков и прочно утвердился на своем месте. Древнее вращающееся кресло с продранной дерматиновой спинкой жалобно скрипнуло и испустило предсмертный треск. Губанов приготовился смотреть, как Кацнельсон навернется вверх ногами вместе с этим реликтом, но прораб не обратил на издаваемые креслом звуки никакого внимания.
– Погода, – сказал Яков Семенович. – Грязи по колено, а работяги целый день шляются туда-сюда. Даже если бы у меня была уборщица, она бы давным-давно объявила забастовку.