40 
– И как ты к этому относишься? – спросил Батя.
– Я здесь, – просто ответил Глеб.
Ему было скучно. У майора Сердюка были замашки главаря гангстерской шайки, да и остальные, как понял Слепой из досье, переданных ему генералом Потапчуком, были из того же теста, разве что помельче калибром. Все они в свое время расстались с местами своей службы отнюдь не по собственной воле. Формулировки звучали по-разному, но суть оставалась неизменной: все это были подонки спецподразделений, уволенные кто за мордобой, кто за пьянство, а кое-кто и за то, что слишком любил стрельбу по живым мишеням – слишком сильно даже для тех весьма специфических частей, в которых они служили до того, как попали в «Святой Георгий».
Настоящим профессионалом был здесь, пожалуй, один Батя. Не имея специальной подготовки, держать в повиновении эту банду было бы просто невозможно.
Он единственный здесь представлял собой серьезную опасность. Глебу очень не нравилось выражение его глаз. Майор Сердюк явно никому не верил, и прежде всего он не верил своему новобранцу, с ходу проявившему недюжинные способности и фантастическую резвость.
Глеб немного жалел, что не нажал на курок, когда дуло «браунинга» смотрело в лоб Сверчку – это был очень удобный случай открыть счет, списав все на случайность и дисциплинированность. В конце концов, ведь это Батя отдал приказ стрелять. «Магнум» дал осечку, ну, и…
Это было слишком просто. Сердюк непременно насторожился бы, и задача Слепого, и без того почти невыполнимая, усложнилась бы безмерно.
Глеб обвел взглядом сидящих за огромным столом людей, которых ему в ближайшем будущем предстояло убить. То, что они в данный момент были живы, говорили, двигались, смеялись, курили и ели, не имело для него ровным счетом никакого значения – это были живые трупы, фанерные мишени. Слепого так и подмывало выхватить браунинг и перестрелять их одного за другим, как в тире, а потом спалить это змеиное гнездо к чертовой матери, но этим он поставил бы под удар генерала Потапчука, который и без того ходил по краю, через подставных лиц проталкивая Глеба в компанию «вольных стрелков». Кроме того, Батя уже закончил заряжать свою гаубицу и теперь сидел, рассеянно поигрывая тяжелым револьвером и испытующе разглядывая Глеба. В том, что майор Сердюк умеет обращаться с этой игрушкой, сомневаться не приходилось.
Вторым после Бати здесь был, несомненно, Рубероид. Сын лимитчицы с АЗЛК и студента из Ганы, он был талантливым самоучкой. В школу КГБ его, конечно, никто не принял бы, да он и не пытался туда поступать. Во время московской Олимпиады в восьмидесятом году какая-то светлая голова из Комитета додумалась привлечь чернокожего недоросля к наблюдению за постояльцами олимпийской деревни. Одуревший от безделья и отсутствия перспектив молодой человек с русским именем Володя охотно пошел на сотрудничество с органами и проявил себя на этом поприще настолько хорошо, что принес своему куратору кучу благодарностей в послужной список и был, в свою очередь, обласкан и привлечен к дальнейшей работе. Постепенно задания усложнялись, и в один прекрасный день куратор обучил Володю, уже тогда получившего кличку Рубероид, приемам обращения с пистолетом.
Это была уже настоящая работа, без дураков. Согласитесь, что, встретив на улице молодого, скромно одетого негра, вы менее всего станете ожидать, что, поравнявшись с вами, он вдруг достанет из сумки «вальтер» и проделает в вас несколько отверстий девятимиллиметрового диаметра. Очень многим пришлось горько пожалеть об укоренившихся в сознании советского человека пережитках оголтелого интернационализма – естественно, это касается тех, кто умер не сразу.
В один прекрасный день, однако, Володя-Рубероид, не поделив чего-то со своим куратором, решил посмотреть, что у того внутри, и удовлетворил свое любопытство с помощью все того же «вальтера». Ничего неожиданного внутри у капитана ФСБ Зайцева не оказалось. Огорченный Рубероид подался в бега, был изловлен – попробуйте-ка лечь на дно в российской глубинке с таким цветом лица! – допрошен с пристрастием и, выздоровев после этого допроса, зачислен в отряд майора Сердюка. Короче говоря, это был обыкновенный подонок, которому нравилось убивать из любви к искусству. Пистолетом он владел прекрасно и был хитер, как черно-бурый лис.
Все остальные – Сверчок, Костя-Ботало, молчаливый старлей Толик по кличке Молоток, Шалтай-Болтай с фигурой, как у несгораемого шкафа, весь какой-то разболтанный, словно скрепленный проволочками скелет, говоривший с блатным пришепетыванием Сапер, – были простыми нажимателями курков. С ними проблем не предвиделось, так же как и с тем лопухом, которого завалил из древней двустволки журналист Зернов. Этого убиенного, как удалось выяснить Глебу, звали Дятлом. «Что ж, – подумал по этому поводу Сиверов, – дятел – он и есть дятел.» Перезнакомившись с новыми коллегами, Глеб, следуя общему примеру, взял из стоявшего под столом распотрошенного ящика замасленную банку тушенки, вскрыл ее протянутым кем-то штык-ножом и стал прямо с лезвия есть смешанное с тонкими пластинками застывшего жира мясо, с хрустом заедая его черным армейским сухарем и внимательно слушая Батю, с набитым ртом излагающего план предстоящей операции.
40 
