Особенно,... 
91 
– Учил тактике.
– Понял. А какой тактике?
– Нашей советской тактике, разумеется.
– Ага, значит, обучали японских оккупантов обороняться от нашей непобедимой армии?
– Да нет, я учил их наступать. Красная армия ведь более всего умеет наступать, это все знают.
– Понял, – задумался на мгновение энкавэдэшник. – Следовательно, японские милитаристы готовились внезапно напасть на СССР, и вы обучали их, как сделать это меньшей кровью?
– Кто вам сказал, что они готовились нападать на нашу страну?
– Не забывайтесь, – посуровел следователь, поправляя гимнастерку. – Нашу страну, а не вашу. Ваша царская Россия давно не существует.
– Так вы что, правда, меня за белоэмигранта принимаете? Да вы на меня посмотрите. Сколько мне лет? Как я мог участвовать в Белом движении?
– Не знаю я, сколько вам лет, Владимир Юрьевич, но мне, конечно, хочется даже чисто по-человечески узнать, что вы делали в этой антисоветской организации. А насчет того, откуда я узнал о подготовке нападения на СССР, так возьмите и почитайте «Правду» за любое число.
– Да не видел я «Правды» уже года полтора-два, уж и не помню сколько, – съязвил Луговой. – Понимаете, в японской армии данную газету почему-то не выписывают.
– Интересная информация, – подвел некоторый итог советский оперативник. – Значит, вы все-таки признаете, что обучали нашего исконного врага тактике наступательного боя?
– Ясное дело, у меня было такое задание, но…
– Хорошо, – оборвал его энкавэдэшник, – идем дальше. Что это на вас за форма?
– А, так это маскарад, – заискивающе улыбнулся Луговой.
– Маскарад? А мне кажется, что это форма разбитого нашей непобедимой армией вермахта, или я не прав?
– Ну конечно…
– Вот видите, вспомнили. Очень хорошо. Следуем далее, – следователь переложил на столе какие-то бумаги.
– Позвольте, позвольте, товарищ, – запаниковал Луговой. – Что хорошо-то? Вы это что же, мне теперь сотрудничество с Гитлером прилепите?
– Полегче в выражениях, господин оберстлейтенант, – утешил его энкавэдэшник. – Идем дальше.
– Нет, подождите…
– Тихо, фриц! – неожиданно рявкнул следователь. Затем снова мягко: – Где вы изучали тактику боя Советской армии?
– А я заканчивал Днепропетровское командное училище, ну а затем академию в Москве.
– Вот оно что, – почесал затылок офицер, ведущий дознание, – даже туда гады добрались.
– Как «гады», – снова несмело возмутился Луговой, – я учился там на вполне законном основании – комсомол рекомендовал.
– Ага, еще и комсомол, – зафиксировал собеседник. – Вы продолжайте, продолжайте, раз начали.
– Послушайте, я действовал по планам нашего правительства. Вы же в курсе, что мы тайно помогали японцам громить империалистов Запада. Разве нет?
– Первый раз слышу. Вы хотите сказать, что наша родина занималась неким двурушничеством? Вы прекрасно знаете, что США, если вы имели в виду под «Западом» именно их, являются нашими союзниками еще со времен войны с вашим любимым гитлеровским фашизмом.
– Да чего это вы мне приписываете? Какой он мне любимый?
– Немецкий знаете?
– Ну конечно.
– И японский?
– Да.
– А китайский?
– Нет, не знаю.
– А как же вы в начале беседы утверждали, что последнее время сотрудничали с китайскими партизанами? Как вы с ними говорили?
– На русском, нашем с вами родном русском языке.
– Вы меня тут не путайте, Владимир Юрьевич, если только вас действительно так зовут?
– Ну конечно. Кстати, вы у Поздоровкина спросите.
– У какого еще Поздоровкина?
– У генерала Поздоровкина, то есть у подполковника Поздоровкина.
– Вы что, еще плохо различаете советские звания?
– Как плохо, я ведь сам майор.
– Интересно.
– Послушайте, давайте кончим эту комедию. Где Манин?
– Кто?
– Задержанный вместе со мной офицер.
– Штурмбаннфюрер СС?
– Ну да, если хотите.
– Вообще-то нам не положено давать арестованным по подозрению в шпионаже информацию, – при слове «шпионаж» Луговой обмер, – но поскольку вы проявляете здравое желание сотрудничать, я отвечу. С вашим товарищем дела обстоят лучше. Он никакой тактике Экспедиционный японский корпус не обучал, да и не мог этого сделать. Он, видите ли, не знает ни японского, ни, между прочим, немецкого языка.
– А.
– Вот видите.
– Значит, его отпустят?
– Нет, ему покуда грозит небольшой исправительный срок, лет пять-десять. С вами, к сожалению, дело обстоит хуже.
91 
