– М-м-м-м, – сказал Борис Иванович. – М-м-мм! Ну, Марьяна Егоровна, ну, искусница!
– Василиса Премудрая, – поддакнул Подберезский, плотоядно облизываясь.
– Да нуте вас, – отмахнулась тетка Марьяна. – С четырех утра работавши, небось и лошадиному мослу будешь рад.
– Ну вот, – спустя минуту сказал Комбат, сноровисто орудуя вилкой, – а ты говоришь, гостиница.
– Ммм-угу, – с набитым ртом отозвался Подберезский, усиленно кивая головой. Он проглотил кусок и добавил:
– Не было бы счастья, да несчастье помогло.
– И то верно, – сказала тетка Марьяна. Она сидела напротив и, подперев щеку кулаком, смотрела, как едят мужчины. – И мне с вами веселее. Не пойму я чего-то, – продолжала она с простодушной хитринкой, – вы бандиты или как? Вроде ладные мужики, справные, мастеровые, а ездите на этой.., на «чипе».
– На джипе, – рассеянно поправил Подберезский. – Джип, Егоровна, просто очень хорошая машина. Ты подумай, что было бы, если бы я таким манером к тебе в ворота на «Жигулях» въехал. Ни машины, ни ворот, ни квартирантов…
– Врешь, – заметил Комбат. – Ворота бы остались.
– Вот разве что… Так что, Марьяна Егоровна, на джипах не только бандиты ездят.
– Вон как… – с непонятной интонацией протянула хозяйка. – Так они подешевели, что ли, джипы эти ваши?
Подберезский поперхнулся и опустил глаза, чтобы не видеть застиранного до полной ветхости платья тетки Марьяны.
– Нет, – сказал он, – не подешевели. Только я, Егоровна, все равно не вор. Правда. Да вот хоть у Иваныча спросите…
– Не вор, и ладно, – закрыла тему тетка Марьяна. – Да я и сама вижу, чего мне еще кого-то спрашивать. А вы кто же будете, – с заново разгоревшимся любопытством спросила она, – отец с сыном или просто знакомые?
– Воевали вместе, – ответил Андрей. – Иваныч батальоном командовал, а я под его началом от рядового салажонка до сержанта дослужился. Если бы не он, от меня бы уже только оградка осталась…
– А где воевали-то? Или секрет?
– В Афганистане, – коротко ответил Подберезский и уткнулся в тарелку, закрывая тему.
Но тетке Марьяне, оказывается, еще было что сказать.
– Сын у меня там остался, – негромко проговорила она. – Не попался ему, видать, такой командир, как твой Иванович.
Мужчины разом положили вилки. Подберезский перестал жевать.
– Вечная память, – помолчав, сказал Комбат.
– А сюда зачем пожаловали? – прерывая неловкую паузу, спросила тетка Марьяна. Подберезский посмотрел на нее с некоторой опаской, но глаза тетки Марьяны были сухими – видимо, она уже выплакала все, что могла, и смирилась с потерей.
– По делам, – сказал Андрей. – Да еще друг у нас здесь. Хотели его навестить, да вот не вышло…
– Что так?
Подберезский переглянулся с Комбатом. Борис Иванович едва заметно пожал плечами, предоставляя ему право выбора.
– Пропал он, Марьяна Егоровна, – после недолгой паузы сказал Подберезский. – Нет его, и квартира опечатана.
– Кстати, – сказал Комбат, глядя на часы, – не пора ли нам?..
– Не в милицию, часом? – осведомилась тетка Марьяна.
– В нее, родимую.
– Пустое, – уверенно сказала хозяйка. – У нас в городе народу пропало, страшно сказать сколько.
И ни одного не нашли. Ни живого, ни мертвого. Вон, у Степановны полгода как зять пропал, а милиция только руками разводит.
– Гм, – сказал Борис Иванович. – Ну, все равно.
Попытка – не пытка, спрос – не беда.
– За спрос не бьют в нос, – блеснул эрудицией Подберезский.
– Это уж где как, – немного остудила его пыл тетка Марьяна. – У нас, сказывают, бывает и по-другому.
– Да, – медленно кивнул Борис Иванович, – это мы заметили. Только до наших с Андрюхой носов еще дотянуться надо.
В райотделе царило деловитое утреннее оживление, которому оставалось всего ничего, чтобы превратиться в настоящую суету. Вежливый Подберезский осведомился у сменившегося дежурного, на месте ли старший лейтенант Чудаков («Мудаков», – отвернувшись в сторону, проворчал Комбат). Получив в ответ туманное «вроде бы», он рассыпался в благодарностях и вместе с Борисом Ивановичем устремился к лестнице.
На лестнице со страшной силой пахло табачным дымом, между этажами кучковались, усиленно загрязняя и без того густую, как гороховый суп, атмосферу, сотрудники в погонах и без. По коридору второго этажа сновали взад и вперед озабоченные люди с картонными папками, где-то неровно, с мучительными паузами стучала пишущая машинка, на которой кто-то упражнялся двумя пальцами, за одной из обитых темно-синим дерматином дверей слезливо орали, не то признаваясь в каких-то тяжких преступлениях, не то, наоборот, отрицая свою вину. Вдоль стен стояли деревянные кресла с откидными сиденьями, связанные продольными рейками по четыре, как в кинотеатре.