66 
– Правильно, – сказал Комбат. – Я им покажу русалочьи слезы!
На городском узле связи Подберезский взял инициативу в свои руки, велев Борису Ивановичу молчать и улыбаться, а еще лучше – посидеть в машине, пока он сам утрясет все дела. Борис Иванович немного поворчал, но в конце концов вынужден был признать, что дипломатия – не его стихия.
Он откинул спинку сиденья, принял полулежачее положение и надвинул на глаза козырек каскетки, заявив, что будет думать, «Ну-ну», – сказал Подберезский и скрылся за дверью служебного входа.
Борис Иванович попытался собраться с мыслями, но все, что произошло с ними в Йошкар-Оле, никак не складывалось в стройную систему, разваливалось на куски и оставалось просто кучей разрозненных, никак не связанных друг с другом неприятностей. Печать на дверях квартиры Бакланова, серый «гольф», который следовал за ними по пятам, а потом улизнул и больше не появился, шитая белыми нитками история, рассказанная старшим лейтенантом Чудаковым, непонятное поведение фирмачей, ради которых Подберезский предпринял эту дальнюю поездку, страшноватые слухи об исчезновениях людей, поведанные теткой Марьяной… Это была какая-то каша, и на мгновение Борис Иванович почувствовал острое желание махнуть на все рукой и предложить Подберезскому вернуться в Москву. На то, чтобы разобраться в здешней ситуации, нужна уйма времени, да и кому это нужно – разбираться? Пусть разбираются те, кому за это деньги платят. Кто сказал, что исчезновение Бакланова как-то связано с бизнесом жуликоватого Макарьева? И вообще, люди меняются. Баклан за эти годы мог стать кем угодно – например, податься в бандиты или спиться. Ведь не зря же дома у него, по словам Чудакова, нашли целое море водки и упившегося до смерти собутыльника!
«Водка, водка, – подумал Борис Иванович. – Как ни крути, о чем ни думай, все в конце концов упирается в эти чертовы „Русалочьи слезы“. Даже если между этой отравой и исчезновением Баклана нет никакой связи, я не успокоюсь, пока не раскопаю все до конца.»
Машину качнуло, мягко хлопнула дверца. Борис Иванович открыл глаза и увидел веселого Подберезского, который устраивался на водительском сиденье, держа в зубах какой-то листок. Перехватив взгляд Комбата, Андрей залихватски подмигнул и вынул листок из зубов.
– Порядок, Иваныч, – сказал он. – Девчата немного поупирались, но я с ними договорился. Телефончик квартирный, и прописан по этому адресу действительно Валентин Петрович Макарьев. Ну что, поедем, осмотримся?
– Так его же дома нет! – садясь в нормальное положение, возразил Комбат.
– Кто знает? Может, он просто трубку не берет.
И потом, можно же поговорить с соседями, вообще понюхать, чем там пахнет…
– Правильно, – решил Борис Иванович, – едем.
Все равно надо что-то делать.
Подберезский хмыкнул и включил зажигание.
В два приема развернувшись на узкой улице, темно-синяя «тойота» с треснувшим передним бампером и помятым крылом двинулась в направлении микрорайона, в котором до недавнего времени проживал Макарьев.
Когда джип с московскими номерами удалился метров на сто, от бровки тротуара неторопливо отъехала немолодая «пятерка» со слегка тронутыми ржавчиной крыльями, когда-то принадлежавшая пропавшему без вести Михаилу Бакланову. За рулем «Жигулей» сидел Леха-Маленький. Он был весел и оживлен, поскольку впервые в жизни принимал участие в настоящей слежке. Это будоражило, и он предвкушал, как будет рассказывать о своем приключении поддатым телкам за лучшим столиком городского кабака. Он не сомневался, что телки будут в восторге от его украшенного художественными подробностями рассказа.
Рядом с Маленьким, от нечего делать играя барабаном старенького обшарпанного «нагана», сидел Большой. Он курил, насмешливо косясь на своего напарника, которому не сиделось от возбуждения, и время от времени поглядывал вперед, чтобы не упустить из виду синий джип.
Большой не был любителем приключений, но был полностью согласен с Манохиным: давать спуску московским фрайерам нельзя, иначе проглотят.
«Хрен вы нас проглотите, – подумал Большой. – Как бы вам не подавиться, козлы.» Он снова повернул барабан «нагана», заставив пружину издать звонкий щелчок, и выбросил в приоткрытое окошко «Жигулей» изжеванный окурок.
* * *
– Ну и как тебе это нравится? – спросил Борис Иванович.
– Охренеть можно, – искренне признался Подберезский и, словно не веря собственным глазам, осторожно дотронулся кончиком пальца до сине-зеленой пластилиновой печати, которой была украшена массивная стальная дверь, кокетливо обтянутая искусственной кожей.
66 
