Рублев снова подвигал усами.
– Самочувствие хреновое, – выдавил он из себя.
Подберезский закряхтел и полез с полки, краем глаза поймав свое отражение в дверном зеркале. Лицо у него было бледное и выглядело помятым. На столике мелодично позвякивали пустые бутылки. Андрей снова посмотрел в зеркало, опять закряхтел и отвернулся.
– Кряхти, кряхти, – подлил масла в огонь Борис Иванович. – Небось тоже задница болит.
– Очень остроумно, – проворчал Подберезский. Он натянул джинсы, застегнул ремень, уселся на свободную полку напротив Комбата и, подперев кулаком всклокоченную голову, стал смотреть в окно, за которым неторопливо проплывали старые шестнадцатиэтажники.
Утреннее солнце било прямо в окна, и казалось, что весь микрорайон охвачен пожаром. – Ты вставать думаешь? – спросил он после длинной паузы.
– А на хрена? – откликнулся Комбат. – Чего-то мне не хочется…
– Да брось, Иваныч, – морщась, сказал Андрей. – Что ты, в самом деле… Что произошло-то? Я тебя таким сроду не видал.
– А я сам себя таким не видал, – признался Борис Иванович. – Что-то мне совсем погано. Даже когда нас из Афганистана выперли, было все-таки полегче. А тут… Хоть ложись да помирай. Плюнули нам в рожу, а мы и утерлись.
– Все не так просто, Иваныч, – со вздохом сказал Подберезский. – У них там, похоже, все схвачено, а раз так, то шансов у нас с тобой не было. Никаких.
Ну сидели бы мы с тобой сейчас не здесь, а на нарах в разных камерах, а менты для вида шили бы нам дело, а сами ждали бы случая, чтобы подпустить к нам киллера. Будь уверен, до суда ни один из нас не дожил бы. Если хочешь знать, зря они нас отпустили.
Зря подумали, что мы испугались. Теперь они про нас забудут, а мы соберемся с силами и вернемся, – А мне с силами собираться не надо, – проворчал Борис Иванович, садясь и спуская на пол босые ноги.
– И опять ты не прав, – возразил Подберезский, с удовольствием наблюдая за тем, как воинственно встопорщились усы Бориса Ивановича. – Остынь, Иваныч. Мы ведь с тобой сдуру вломились в эту кашу, ничего не зная и ничего не соображая, вот нам пачек и накидали. Теперь мы будем действовать по-другому.
Машину возьмем поскромнее, чтобы в глаза не бросалась, и вообще… Мы теперь знаем, кому и какие вопросы задавать.
– И как, – буркнул Комбат, начиная одеваться.
– И как, – подтвердил Подберезский. Между делом он подумал о том, что спланированный как увеселительная прогулка визит в Йошкар-Олу обошелся ему дороговато и может обойтись еще дороже, но эта мысль не вызвала в нем ничего, кроме легкого раздражения.
– Это все ерунда, – сказал Комбат, потягиваясь и с некоторым разочарованием заглядывая в горлышко пустой бутылки. – Все это я знаю и понимаю: и что проигранный бой – это еще не вся война, и все такое прочее… Меня вот что прибивает: пока мы тут будем собираться с силами и вырабатывать какую-то долбаную стратегию, они там Баклана вконец ухайдокают…
Подберезский помрачнел. Он почему-то был уверен в том, что Михаила Бакланова уже нет на свете.
Если Баклан действительно в одиночку попер против всей этой шайки, то шансов выжить у него не было.
Андрей покосился на Бориса Ивановича. "Вот же старый черт, – подумал он. – До чего же крепко он в нас это вбил: человек жив до тех пор, пока не доказано, что он умер, и искать его надо даже тогда, когда прошли все сроки и когда ради спасения одной жизни приходится рисковать многими. Потому что в следующий раз на месте пропавшего без вести можешь оказаться ты сам, и вот тогда ты на своей шкуре прочувствуешь, каково это – быть пропавшим без вести…
А какой-нибудь сытый тыловой хлыщ будет всем доказывать, что все сроки давно прошли, и пора снимать тебя с довольствия."
Он заметил, что до боли в суставах стиснул кулаки и усилием воли заставил себя расслабиться. Комбат смотрел в окно, и его брови и усы непрерывно шевелились, живя какой-то отдельной, потаенной жизнью.
– Иваныч, – позвал Андрей, – даю пять баксов за твои мысли.
Борис Иванович усмехнулся.
– Ясное дело, – сказал он, – больше-то у тебя нету. А мысли у меня простые…
– Например?
– Пожрать бы сейчас, – ответил Борис Иванович, – да поплотнее. У тебя дома есть что-нибудь?
– Нету, – признался Подберезский. – Я, когда уезжаю, всегда холодильник размораживаю. Привычка такая.
– У меня тоже нету, – озадаченно сказал Борис Иванович. – Чего делать-то будем?