55 
Ресторанчик медленно, но верно прогорал, хотя было в нем очень чистенько и прилично. Стены расписаны местной знаменитостью, художником, который предпочел быть первым в Р-ске, чем никому не известным в Москве. Переехал сюда со всеми своими картинами, красками и амбициями, утвердился «нашим выдающимся земляком» в краеведческом музее и расписал стены «Девятого вала» не заработка ради, а славы для. Не знал тогда еще, бедняга, что на шедевры эти будут смотреть в основном приезжие люди, для которых и имя местного Пикассо, и амбиции просто пшик. Но зато призрачные девы с рыбьими хвостами, Нептуны, волны, ракушки и прочая морская дребедень очень даже прилично удались.
Он, следователь Мукаев, не вспомнил, что бывал когда-нибудь в этом месте. А меж тем такое разве забудешь?! Одни русалки чего стоят! Зато девушка за стойкой бара улыбнулась ему, словно старому знакомому. У девушки были длинные русалочьи волосы, светлые, с несколькими прядями ярко-зеленого цвета, зыбкая улыбка и розовый, нежный ротик. Одежда струящаяся, полупрозрачная. Он не выдержал и заглянул за стойку. Хвоста у девы не было, только пара стройных ножек в прозрачных чулках.
— Добрый вечер! Чего желаете?
Тут он вспомнил наконец про деньги. Вот ведь какая странная вещь: совсем забыл, что они имеют в жизни очень большое значение. Когда чуть не потерял саму жизнь, проблема денег перестала занимать. А меж тем даром дева не нальет и рюмки водки. Только улыбка у нее бесплатная, да и та словно бланк для денежного перевода: получил — заполни. Руслан ободряюще тронул за рукав:
— Все в порядке. У меня есть. — И деве: — Мне бы водочки, другу моему пива холодного и что-нибудь закусить.
— К пиву? Или к водке?
— К разговору. Кстати, вы знаете, кто такой мой друг?
— Конечно, — нежно улыбнулась дева. — Кто ж не знает?
— А часто он у вас бывает?
— Нет, — еще нежнее, но с явным сожалением улыбнулась она. — Последний раз в конце апреля. Да вы разве не помните?
Она посмотрела на него, следователя Мукаева, явно заигрывая. Да что в нем находят эти бабы?! Ну совершенно невозможно так жить! Как реагировать? Ответить резко — обидится. Улыбнуться — будет навязываться, и это неприятно.
— А с кем я был? — спросил вежливо, но без улыбки.
— А я думала, это сплетни, что вы память потеряли. Бедненький. — Нежная улыбка, обещающий взгляд. — Вы были с очень неприятным господином. Я его не знаю, наверное, не местный. Или недавно в городе.
— Высокий, худой, волосы редкие, губы тонкие. Так? — подмигнул Руслан.
— Да. Так.
— А вы, милая девушка, возле столика часом не крутились?
Она очень мило покраснела. Пожала плечиками в чем-то струящемся, прозрачном. Он, следователь Мукаев, отвел глаза. Надо бы напроситься в провожатые. Конечно, она прислушивалась к разговору: посетителей наверняка было не много, скучно, а за столиком в баре очень интересный мужчина. А по городу идет слух, что и доступный.
— Ладно, Ваня, пойдем к русалкам, — толкнул его в бок Руслан, — до чего ж хороши, заразы! Чего задумался?
— Куда? — Он не очень охотно оставил русалку живую. Что-то она знает, эта струящаяся дева.
Оказалось, что пиво он тоже не любит. Даже холодное. Даже в такую жару. Но отпил немного, пододвинул тарелку, на которой лежал горячий чебурек. Понял, что не может есть его вот так, руками. Бар, расписанные русалками стены, милая девушка за стойкой. Надо быть джентльменом.
— Что с тобой, Ваня?
— Так, ничего. Аппетита нет. Что ты обо всем этом думаешь?
— О чем? — Руслан вдохновенно расправлялся со своими чебуреками. Водку выпил со словами «Ну, будем!», девушке за стойкой при этом лихо, по-гусарски подмигнул. — А? О чем?
— Я был здесь с Сидорчуком. Тебя это не удивляет?
— Нет, не удивляет, — очень спокойно сказал Руслан.
— Ты что, не понимаешь, что это значит?!
— А что такое? — Друг детства был занят чебуреком, ароматный мясной сок тек по подбородку.
— Салфетку возьми, — поморщился он.
— Благодарю-с.
— Руслан!
— Да?
— Я же спрашивал тебя о взятках!
— Да не ори ты так. Не ори.
— С какой стати я бы тогда с ним сидел здесь, с Сидорчуком? Если не брал?
— Эх, Ваня! Ну, сидел. Меня больше твое кривляние перед зеркалом настораживает. Потому что хода твоих мыслей в тот момент, извини, понять не могу. На что ж ты, Ваня, позарился-то, а?
— Деньги. Наверное, я очень любил деньги.
55 
