очень нудно 
40 
– Еще раз брякнешься в обморок – выкину вон, – хмуро пообещал он, когда увидел, что посетительница более или менее пришла в себя. – Я иногда по сто человек в день принимаю, и у каждого свое горе, каждому моя помощь требуется позарез. Некогда мне с вашими обмороками возиться. Действительно некогда, понимаешь?
– Да, – ломающимся от подступающих к горлу рыданий голосом едва слышно произнесла Нина, – понимаю, конечно. Простите, что отняла время. И… спасибо вам.
– Она еще и благодарит! – воскликнул Грабовский. – За что благодаришь, дура? За то, что сама, без меня, давно знала? Благодарить будешь, когда дело сделаем.
– Какое дело? – глухо, безнадежно спросила Нина. – Что можно сделать, когда человек умер?
– Много чего, – заявил Борис Григорьевич. – Ты себе даже не представляешь, сколько всего можно сделать. Вернее, представляешь, только сказать язык не поворачивается. А зря! Ты ведь за этим сюда и пришла. Можешь не говорить, я и без слов все прекрасно вижу. У каждого в жизни бывает момент, когда надеяться остается только на чудо. Но не каждому оно, чудо, дается…
– А… разве это возможно? – прошептала Нина.
– Вера горами двигает, – сказал Грабовский. – А душа человеческая – не гора, она как-нибудь полегче будет. Все возможно. Только стоит это недешево.
– Я… – мысли о том, что нужная сумма почти наверное будет неподъемно велика, о том, что все это чистой воды безумие, что такое в принципе невозможно, и еще о многом-многом другом вихрем пронеслись через смятенный ум и исчезли без следа, уступив место всепобеждающей надежде. – Я готова. Скажите, что нужно делать.
– Деньги ищи, – просто сказал Грабовский.
Он выдвинул ящик стола, достал оттуда листок бумаги и карандаш, записал сумму и через стол протянул листок посетительнице.
Глава 6
– Боже мой! – не веря собственным ушам, протянул, почти пропел, Глеб Сиверов. – Да она просто сошла с ума! И ты вместе с ней.
Откровенно говоря, ему хотелось выразиться как-нибудь покрепче, но он сдержался. Зная его, Ирина могла без труда догадаться об этом желании, а раз так, к чему попусту сотрясать воздух? Она прекрасно понимала, как муж отреагирует на ее сообщение, но при этом все равно сочла необходимым проинформировать его о том, что… Нет, это было решительно невозможно выговорить даже мысленно, про себя.
Глеб закурил, стараясь успокоиться. Хотелось резким щелчком выбить сигарету из пачки, резко, с силой, прикусить фильтр, крутануть колесико зажигалки и швырнуть ее обратно на стол – так, чтобы, проехав из конца в конец, она остановилась на самом краешке. А потом резко затянуться и резко выдохнуть дым…
Он помолчал, борясь с охватившим его раздражением. Бабья глупость универсальна и в той или иной степени свойственна всем без исключения женщинам. Да и не глупость это вовсе, а особенность женского организма. Мужской охотничий ум самой природой приспособлен к тому, чтобы рассчитывать траектории и взвешивать варианты; женщина способна к этому в не меньшей степени, но решения принимает, как правило, руководствуясь эмоциями, а не логикой. И, что характерно, сплошь и рядом эта пресловутая логика оказывается посрамлена. Примеров тому Глеб знал предостаточно и, положа руку на сердце, не мог всерьез осуждать Нину Волошину за ее безумную затею, а Ирину – за сочувствие, которое она испытывала к подруге. Если как следует разобраться, по-настоящему взбесил его Грабовский – этот хладнокровный ублюдок, не постеснявшийся запросить с убитой горем женщины фантастическую сумму за оказание заведомо невозможной услуги.
Осознав это, Сиверов осторожно взглянул на жену. Ирина стояла к нему спиной и спокойно, как ни в чем не бывало, жарила оладьи. Сковорода шипела, синеватый дым столбом уходил в гудящую жестяную воронку вытяжки, ловкие руки Ирины проворно порхали над плитой. Она выглядела спокойной, и Глеб вдруг заподозрил, что разговор этот продуман ею гораздо лучше, чем можно было предположить. Быстрицкая хорошо знала мужа – лучше, наверное, чем он сам себя знал, – и наверняка предвидела его реакцию. Она знала, что он разозлится, знала, что не позволит раздражению вырваться наружу, знала, каким именно способом он станет с этим своим раздражением бороться и к какому выводу придет в результате этой борьбы. Ай да она!
«Делать мне больше нечего», – подумал Глеб, уже зная, что побежден, но не желая сдаваться без боя.
40 
