очень нудно 
54 
– Ты сам-то уже собрался? – неожиданно для себя самого спросил он.
– Представь себе, – не моргнув глазом, ответил Граф. – Никогда не откладываю это дело на последний день. Мало ли что может стрястись. Ненавижу чистить зубы пальцем и по две недели ходить в одном и том же нижнем белье.
Этим было все сказано. Граф неоднократно заявлял, что у Гроба отлично развита интуиция – даже лучше, пожалуй, чем у матерых ветеранов внешней разведки. Но с некоторых пор Борис Грабовский начал сомневаться, что дело тут в одной интуиции, и сегодняшний случай служил тому дополнительным подтверждением. И потом, разве в терминах дело? Тот же Полкан, бывало, любил повторять, что так называемая интуиция есть не что иное, как проявление присущих всем без исключения представителям рода homo sapiens экстрасенсорных способностей. У кого-то они находятся в зачаточном состоянии и не проявляются вообще, и человек их просто не замечает. Кто-то верит в предчувствия, кто-то с поразительной точностью толкует собственные сновидения (и неизменно врет, когда пытается толковать чужие); широко известны случаи, когда десятки пассажиров одновременно отказывались подняться на борт самолета или сесть в вагон поезда и только благодаря своему необъяснимому, ничем, кроме дурного предчувствия, не обоснованному упрямству остались в живых. Интуиция? Пусть будет так. Дело ведь не в названии; как говорится, хоть горшком назови, только в печку не ставь. Пусть будет интуиция, пусть будет шестое чувство или дар предвидения – неважно; важно, что это чувство, этот дар еще ни разу не подвел Бориса Грабовского. Возможно, он так и дожил бы до старости, не обращая на свой дар внимания, если бы судьба (или все тот же дар?) не занесла его в небезызвестную лабораторию.
В тот вечер накануне отъезда, когда они вчетвером пили где-то добытую Графом дефицитную водку и обсуждали последние детали предстоящей операции, Борис Григорьевич Грабовский, по кличке Гроб, сделал первый осознанный шаг на долгом пути к тому, что он подразумевал под словом «совершенство».
Ночевали они вместе – «во избежание», как выразился предусмотрительный Граф. Ехать им предстояло порознь, и каждый вез с собой несколько разрозненных фрагментов старательно разъятой на мелкие части документации по проекту «Зомби». Когда все, даже бдительный Граф, захрапели, оглашая тесную квартирку разноголосыми реликтовыми звуками, Грабовский бесшумно выбрался из постели. У него все было готово заранее – и фотоаппарат со вспышкой, и фонарик, и наган на всякий пожарный случай, и охотничий нож, и даже тайник под половицей. Наган и нож, к счастью, не понадобились; все остальное пригодилось, и через четверть часа кассета с пленкой легла на дно тайника, а сверху стал старенький холодильник «Минск-5».
Белка запасает орехов в десять раз больше, чем необходимо, чтобы пережить даже самую суровую зиму. Хомяк набивает защечные мешки так, что они вот-вот лопнут, потому что в следующий раз такой возможности у него может и не быть. Так неужели человек, царь природы, глупее каких-то безмозглых грызунов?
Проверив логику своих действий интуицией и не найдя в ней изъянов, Грабовский с легким сердцем вернулся в постель, чтобы назавтра дневным чартерным рейсом вылететь по туристической путевке в братскую Болгарию.
Глава 8
Кафе называлось «Под старой чинарой». Виноградные лозы, что густо заплели открытую веранду, были обременены тяжелыми, налитыми иссиня черными гроздьями. Ласковое утреннее солнце, обещавшее уже к полудню сделаться нестерпимо палящим, обжигающим, проникая сквозь эту непрочную завесу, ложилось на пол подвижными пятнами света в обрамлении колышущихся теней. В кафе было пусто. Толстый усатый хозяин за стойкой перетирал бокалы, под низким потолком негромко гудел, с шорохом рассекая воздух широкими деревянными лопастями, одинокий вентилятор. Какой-то смуглый, чернявый, заросший иссиня-черной, как виноград или оружейная сталь, щетиной парень, похожий на водителя-дальнобойщика, неторопливо попивал ракию и, дымя сигаретой, делал вид, что не слушает, о чем говорят две сидящие за соседним столиком женщины.
Одна из них была, собственно, не женщина, а девчонка лет семнадцати-восемнадцати, одетая и причесанная, как панк. Она тоже курила; на столике перед ней лежала вскрытая пачка «Лаки Страйк» и стояла крошечная, граммов на двадцать, цилиндрическая стопка с прозрачной, как слеза, виноградной водкой – ракией.
54 
