очень нудно 
80 
За этим стандартным вступлением последовала такая же стандартная, выверенная до доли секунды пауза. Никто не встал, и Борис Григорьевич, резко кивнув головой, сказал:
– Что ж, тогда приступим.
Ощущение надвигающейся беды так и не прошло, и сеанс он провел, мягко говоря, спустя рукава. Впрочем, никто из зрителей этого, кажется, не заметил.
* * *
Вернувшись с работы, Ирина услышала доносившееся из гостиной бормотание включенного телевизора и огорчилась: ее муженек, оказывается, вовсе не был занят спасением мира. И вот, будучи совершено свободным, вместо того чтобы встретить усталую жену с работы, он, как истый, коренной, потомственный россиянин, валяется на диване и смотрит телевизор!
Снимая туфли, она прислушалась. Напористый мужской голос говорил что-то неразборчивое, время от времени делая длинные паузы. Периодически его заглушал похожий на шум прибоя рев множества голосов, из чего следовало, что по телевизору показывают футбол, или хоккей, или какое-нибудь другое, столь же бессмысленное и скучное, но мнению Быстрицкой, зрелище.
Отогнав вспыхнувшую было обиду, Ирина повесила на плечики плащ и, прихватив сумку с продуктами, двинулась прямиком на кухню. В дверях гостиной она, однако, задержалась – не столько затем, чтобы выяснить, каким именно зрелищем так поглощен супруг, сколько из чисто спортивного интереса: заметит он ее появление или нет?
Глеб, казалось, ничего не замечал. Он сидел в кресле напротив телевизора, подавшись вперед, упершись локтями в колени, и, не отрываясь, смотрел на экран. В правой руке у него был пульт, в левой дымилась забытая сигарета, пепел с которой, как заметила Ирина, успел уже по крайней мере дважды упасть на ковер.
Правда, по телевизору показывали не футбол, не хоккей и даже не одну из этих новомодных псевдоспортивных игр, где великовозрастные болваны перебегают по качающимся пенопластовым плотикам бассейны с ледяной водой и дерутся надувными подушками с разъяренными быками. На сцене стоял одетый в темный деловой костюм мужчина довольно заурядной наружности и, совершая руками странные движения, что-то говорил отрывистым, неприятным голосом. Битком набитый зал реагировал на его слова и жесты взрывами хриплого рева, в котором Ирина с очень неприятным чувством различила истерические выкрики, стоны и даже рыдания. Судя по тому, что съемка велась с одной точки и не отличалась высоким качеством, это была не трансляция, а любительская запись; догадка Ирины подтвердилась, когда она увидела яркий рубиновый огонек, рдевший на панели видеомагнитофона.
Пожав плечами, она хотела уйти и вдруг поняла, почему лицо стоящего на сцене мужчины показалось ей таким знакомым. Это был Борис Грабовский собственной персоной, и Ирина поразилась тому, насколько ясновидящий за работой отличается от образа, созданного газетными репортажами и телевизионными интервью.
Забыв о своем намерении пойти на кухню и приготовить бездельнику мужу ужин, которого тот не заслужил, Ирина стала смотреть и слушать. Ее хватило ровно на три минуты, после чего она вдруг поняла, что насмотрелась на Бориса Григорьевича Грабовского и наслушалась его речей досыта – что называется, на всю оставшуюся жизнь. Откровенно говоря, ясновидящий производил отталкивающее впечатление, и теперь она начала понимать, почему Глеб так кипятится всякий раз, когда при нем упоминают имя Грабовского.
Опустив на пол сумку с продуктами, она неслышно, на цыпочках подошла к креслу и нацелилась дернуть мужа за ухо, но Сиверов, который, казалось, был целиком поглощен происходящим на экране, в самый последний момент неуловимо быстрым движением успел отдернуть голову.
– И давно ты наблюдаешь за моим отражением в окне? – обнимая его сзади, с улыбкой поинтересовалась Ирина.
Глеб выключил телевизор и погасил сигарету.
– За каким отражением? – удивился он.
Подняв глаза, Ирина увидела, что шторы на окне плотно задернуты. Больше никаких отражающих плоскостей, кроме экрана только что выключенного телевизора, в поле зрения не было. Услышать ее шаги муж не мог тоже – телевизор так орал, что за спиной у Глеба мог бы незамеченным промаршировать индийский слон.
– Знаешь, теперь я, кажется, понимаю, почему ты так не любишь этого Грабовского, – сказала она, решив оставить в стороне вопрос о том, как все-таки Глебу удалось сберечь свое ухо.
– А он не баба, чтоб я его любил, – особым, «казарменным» голосом важно пробасил Сиверов.
80 
