очень нудно 
99 
Все еще обдумывая перспективные планы расправы над астрологами, так и норовившими урвать хоть кусочек его персонального пирога, Грабовский машинально открыл третье сообщение, и все мысли до единой разом вылетели у него из головы. Нет, это не был портрет Ванги; пожалуй, это было хуже.
На этот раз он сдержался и не стал швырять ноутбуком в стену – не потому, что внял ворчливым увещеваниям Хохла по поводу предыдущего инцидента, а просто потому, что такой импульсивный поступок ничего не менял. Факт появления на экране портативного компьютера фотографии авиационного техника Свирского на фоне президентского самолета не допускал двоякого истолкования: это было прямое и недвусмысленное предупреждение о том, что отныне для Бориса Грабовского раз и навсегда заказан путь в одну гостеприимную республику бывшего Советского Союза, где, как ему раньше казалось, у него было заготовлено надежное убежище. Проклятье! С президентом он бы еще мог договориться, но этот его узкоглазый пес, начальник охраны, конечно же, не даст такой возможности – перехватит на дальних подступах к «объекту номер один» и спустит с живого шкуру. Медленно, с наслаждением… Он давно об этом мечтает, и, чтобы это понять, не надо быть ясновидящим…
Спал Борис Григорьевич мало и плохо, проснулся ни капельки не отдохнувшим и первым делом, даже не умывшись, как загипнотизированный, подошел к столику с компьютером. Пока он ворочался, пытаясь уснуть только для того, чтобы увидеть очередной кошмар, по электронной почте пришло еще одно сообщение. Уже не рассчитывая ни на что хорошее, Грабовский открыл его.
Его рука потянулась к горлу, слепо нашарила на груди нательный крестик и рванула с такой силой, что цепочка лопнула сразу в трех местах. С экрана прямо ему в глаза смотрело полузабытое лицо Графа. На этот раз изображение сопровождалось текстовым сообщением. «Может, ты и меня оживишь?» – было написано под фотографией.
Теперь ноутбук все-таки полетел, но не в стену, а в голову напуганному Хохлу, который заглянул в спальню, чтобы узнать, какая беда исторгла из груди хозяина бешеный рев, переполошивший даже акул в аквариуме.
* * *
Глеб неторопливо собирал вещи в спортивную сумку. Вещи были ему ни к чему, но лишний раз беспокоить Ирину не хотелось. А что такое отъезд мужа в командировку без вещей, даже без зубной щетки и бритвы, если не дополнительный повод для беспокойства?
Быстрицкая стояла, прислонившись плечом к дверному косяку, и наблюдала за сборами. Глеб посмотрел на нее через плечо, поспешно отвел взгляд, а потом все-таки не выдержал, вздохнул и выпрямился, повернувшись к ней лицом.
– Ну, что такое? – спросил он. – Что у тебя такое лицо, будто я еду на войну?
– Обыкновенное лицо, – грустно ответила Ирина. – Ничего такого я не думаю. Собирайся, на поезд опоздаешь.
– Неделя смертной скуки, – как попало заталкивая в сумку свитер и чистое белье, самым убедительным тоном, на какой только был способен, сказал Глеб. – Может быть, десять дней. Пыльные архивы и припорошенные этой самой пылью архивистки в очках с вот такими, – он показал с какими, – стеклами.
– Ничего, – слабо улыбнувшись, утешила его жена, – отряхнешь пыль, протрешь стекла – глядишь, и архивистки окажутся очень даже ничего…
– Ну вот, – огорченно произнес Сиверов, – новое дело. Что ж, придется во всем признаваться. Да, я уличный ловелас, сексуальный гастролер и многоженец. А Федор Филиппович меня покрывает, потому что, хоть сам уже и староват для таких гастролей, обожает рассматривать грязные фотокарточки, которые я ему привожу из своих так называемых командировок. Ну, теперь ты довольна?
– Уж лучше бы так, – вздохнула Ирина, обеими руками, как ребенка, прижимая к груди книгу, с которой до этого сидела на кухне.
– Что это ты читаешь? – спросил Глеб, чтобы сменить тему.
Она молча показала ему обложку.
– Гм, – сказал Сиверов.
«Что это – случайность? – подумал он, вертя перед глазами помазок для бритья и будучи не в силах сосредоточиться на нем настолько, чтобы понять, что это за штука и зачем она попала ему в руки. – Или она действительно что-то такое чувствует?»
С обложки книги на него смотрело лицо старой слепой женщины в черном платке. Имя женщины было напечатано здесь же крупным, заметным издалека шрифтом, но Глебу это было ни к чему: он и так хорошо помнил это лицо, в последние две недели нескромно вторгавшееся в его сны.
99 
