118 
— Поясни, — потребовал он, — Что значит — не выйдет? Ты решил соскочить или у тебя сегодня просто живот болит?
— Поговорить надо, Максим Юрьич, — сказал Удодыч.
Становой обратил внимание на то, что он не заикается, а это означало, что никакими шутками тут не пахнет.
— Поговорить можно, — сказал он медленно. — Но тебе не кажется, что ты выбрал не самое подходящее время для разговора?
— А по-моему, самое подходящее, — возразил прапорщик Нефедов. — Что-то я тебя, командир, не пойму. Ты зачем меня в Рязань отправил? Говорил ведь я тебе, что инженер этот липовый.
— Ах, вот ты о чем… Ну, говорил. Ты говорил, что липовый, он говорил, что не липовый… Согласись, это нужно было проверить. Вот теперь мы это проверили, и я вижу, что ты был прав.
— И ради этого мне обязательно было светиться? Двое свидетелей, не считая девчонки! Хороша проверка, ничего не скажешь!
— Ты хочешь сказать, что в этом виноват я? Это я оставил свидетелей?
— А что я должен был делать? Открыть пальбу в двух шагах от ментовки? Или передушить их всех голыми руками?
Становой полез в карман. Удодыч напрягся, но Максим Юрьевич вынул из кармана пачку сигарет и зажигалку.
— Не понимаю, — сказал он, закуривая, — какая муха тебя укусила? Почему это нужно обсуждать именно сейчас? Ты что, пытаешься намекнуть, что я тебя подставил?
— Это ты сказал, а не я, — заметил Удодыч. — Прости, Максим Юрьевич, но именно так оно и выглядит. Может, я и ошибаюсь, может, это и впрямь была случайность. Понимаю, каждый из нас делает свою работу. Ты головой работаешь, а я — руками. А только плоха та голова, которая свои руки почем зря в мясорубку пихает. Я для тебя пять лет каштаны из огня таскаю, а ты меня подставляешь, как последнего лоха. Хорошо это?
— Ты ошибаешься, Феофил Немвродович, — мягко произнес Становой.
— А ты докажи! — угрюмо потребовал Удодыч. — Все, что мы с тобой за пять лет наворотили, моими руками сделано, а ты вроде чистенький. Хорошо это?
Он смотрел исподлобья, с вызовом. Становой заметил, что он слегка сгорбился, опустив вперед мощные плечи, как бык, готовый броситься на тореадора, и весело рассмеялся.
— Ах, вот ты о чем! Знаешь, Феофил Немвродович, ты тут наговорил чепухи, за которую тебе потом обязательно станет стыдно. Но я понимаю твое состояние, да и спорить с тобой мне недосуг. Наш Дмитрий Алексеевич, наверное, уже заждался. Нехорошо заставлять ждать такого важного начальника, как ты полагаешь? Ладно, будь по-твоему. Давай ствол.
— Своего, что ли, нет? — набычился Удодыч.
— Я на рыбалку приехал, — мягко напомнил Становой, — а не на охоту.
— А я?
— А ты — на охоту. Да что с тобой сегодня? Ты что, меня боишься? Тогда начинай с меня, и дело с концом! Мы что же, до вечера будем стоять здесь и спорить?
Удодыч с крайне недовольным выражением лица полез за пазуху и вынул пистолет. На мгновение его рука замерла, будто в нерешительности. Глаза Станового опасно сузились, но в следующую секунду Удодыч подбросил пистолет в воздух, ловко поймал его за ствол и рукояткой вперед протянул командиру.
Максим Юрьевич взял пистолет, предусмотрительно повернулся спиной к прибрежным кустам, проверил обойму, дослал в ствол патрон и опустил пистолет в карман штормовки.
— На стол накрывай, умник, — с легким оттенком презрения бросил он. — Пускай человек хотя бы сто граммов выпьет напоследок.
Удодыч опять недовольно дернул плечом, давая понять, что ему такие нежности кажутся излишними. С Вострецовым он никогда не пересекался, для него Дмитрий Алексеевич был просто захребетником, кабинетным чинушей, шлепнуть которого сам бог велел. Но, в конце концов, ему-то что за дело? Это был приятель Станового, и решение по его поводу принял Становой, и сам же собрался это решение выполнить… А как именно он станет его выполнять — его личное дело, Удодыч в него лезть не собирался.
Максим Юрьевич снова продрался сквозь кусты, спрыгнул с обрывчика и дружески похлопал по плечу Дмитрия Алексеевича, который по-прежнему стоял у самой воды, ссутулив плечи и засунув руки в карманы дождевика. На мокром песке у его ног дымился выплюнутый окурок с изжеванным фильтром.
— И давно ты начал курить? Наживка куда-то запропастилась, насилу нашел, — объяснил Максим Юрьевич свое слишком длительное отсутствие.
Вострецов равнодушно пожал брезентовыми плечами. Ему было все равно, стоять на берегу с удочкой или без оной; скорее всего, он вообще предпочел бы находиться не здесь, а дома, в теплом клозете, с кроссвордом на коленях.
118 
