101 
«А может, дело как раз в этом? — подумал Глеб, снимая с зайца пушистую шкурку. — Может, это он и есть — эффект пауков, запертых в банке? Постоянная угроза жизни, постоянные взаимные подозрения… Тянитолкай подозревает, что его начальница не остановится ни перед чем, чтобы спасти своего сошедшего с нарезки муженька-людоеда, а Горобец подозревает, что он это подозревает, вот они и хватаются за оружие от каждого неожиданного звука… Одного меня никто ни в чем не подозревает, потому что я — человек со стороны и к их делам не имею никакого отношения. Да и то… Как-то уж очень быстро они замяли историю с исчезновением Вовчика. У них ведь были очень веские основания подозревать, что это я его угомонил, но никто даже словом не обмолвился на эту тему. Как будто они заранее решили, что меня трогать нельзя, а Вовчику туда и дорога. Ничего не понимаю!»
Он действительно перестал что бы то ни было понимать в происходящем. До вчерашнего вечера ему казалось, что разрозненные части головоломки начинают мало-помалу складываться во что-то осмысленное. Оставалось только проверить кое-какие свои предположения, и ночью, когда Горобец и Тянитолкай крепко уснули, он эти предположения проверил — подкрался, бесшумно ступая, к спящим, осторожно поднял с земли рюкзак Евгении Игоревны и сразу же понял, что ошибся. Рюкзак был совсем легким, а это означало, что Слепой ошибался с самого начала, подозревая Горобец в двойной игре. Тем не менее он отстегнул клапан, развязал шнур, которым была стянута горловина рюкзака, и порылся внутри, ни на что уже не рассчитывая. Как и следовало ожидать, ничего похожего на интересующий его предмет Глеб в рюкзаке Евгении Игоревны не обнаружил. Была там кое-какая одежда, белье, неизменные туалетные принадлежности в пластиковой коробке, немного продуктов, аптечка, почти до конца выжатый тюбик с репеллентом и две запасные обоймы к парабеллуму в полиэтиленовом пакете, перехваченном аптечной резинкой.
Возвращая аккуратно завязанный и застегнутый рюкзак на прежнее место, Слепой испытывал двойственное чувство облегчения и разочарования. Было очень приятно узнать, что его смутные подозрения в отношении симпатичной Евгении Игоревны оказались беспочвенными, и в то же самое время Сиверов понимал, что его расследование зашло в тупик, а происходящее снова, уже в который раз, прямо у него на глазах потеряло какой бы то ни было смысл. Впору было и впрямь решить, — что его окружают законченные психи, которых под благовидным предлогом выгнали в тайгу, чтобы не путались под ногами. А его, Глеба, приставили к ним в качестве санитара, чтобы не разбежались раньше времени…
Горобец выплюнула травинку, расстегнула клапан нарукавного кармана и вынула оттуда плоский металлический портсигар, завернутый в полиэтилен и так же, как пакет с обоймами в ее рюкзаке, для надежности перехваченный черной аптекарской резинкой. Развернув пакет, она со щелчком откинула тусклую металлическую крышку и вынула из портсигара сигарету.
— Последняя, — сказала она, перехватив заинтересованный взгляд Глеба. — Поделиться с тобой? Сиверов отрицательно покачал головой.
— Не наелся — не налижешься, — сказал он. — Травись в одиночку.
Горобец закурила, вытряхнула из портсигара табачные крошки, снова обернула его пакетом и спрятала в карман.
— Знаешь, о чем я думаю? — спросила она. — Я раньше всегда ругала мужа за то, что он курил натощак. Не успеет глаза протереть, а уже сигарета в зубах, дым коромыслом… А теперь думаю: зря я к нему приставала.
— Почему же зря? — рассудительно сказал Глеб. — Это действительно очень вредная привычка.
— Ну и что? По-моему, лучше умереть от рака легких, чем вот так…
Она передернула плечами и оглянулась в ту сторону, где осталось болото и проложенная через него тропа, обозначенная страшными вешками.
— Еще неизвестно, умер он или нет, — заметил Глеб.
— Уж лучше бы умер. Там, на болоте, я, конечно, городила чепуху. Вы с Тянитолкаем правы, жить ему незачем. Что его ждет на Большой земле? Клиника с решетками на окнах, электрошок, после которого он превратится в бессловесного скота, в растение?.. Даже с точки зрения абстрактного гуманизма, в котором вы меня пытались обвинить, пуля милосерднее. И я сделаю это, как только его увижу.
— Для начальника ты слишком часто меняешь мнение, — сказал Сиверов, откладывая в сторону разделанную по всем правилам заячью тушку и берясь за вторую.
101 
