— От меня, — прошептала Ксения.
— Послушайте, мне что, жить теперь в вашей квартире, что ли? Маньяков караулить?
— Борис Витальевич, на минутку! — позвали его из подъезда.
— Иду. Стойте здесь, Ксения Максимовна. И дышите. Дышите.
Она дышала. Прерывисто, от страха. В кармане лежал комок из газетной бумаги и табака. Ксения мяла его пальцами, словно стараясь стереть с лица земли. Жители дома, начавшие понемногу стекаться к подъезду, у которого вновь стояли милицейские машины, уже открыто паниковали: «Дожили… Вот вам и демократия… В Москве, в столице нашей родины, маньяков не могут переловить!.. Президенту надо писать!»
Судя по отдельным репликам, сборище в любой момент могло превратиться в политический митинг. Какой-то крепкий мужик уже тащил деревянный ящик, пытаясь встать на него, чтобы привлечь к себе внимание:
— Граждане! Предлагаю провести сейчас собрание жильцов, нашего дома!
— Вот народ, а? — повернулся к Ксении мужик с мобильником. — Поорут и разойдутся. А хату все равно надо менять.
Вышедший из подъезда следователь стал лицом к толпе:
— Граждане! Кто что слышал и видел, попрошу подойти и дать показания. Остальные могут высказать свои чувства в интервью. Вон и телевидение приехало.
Молодой журналист с микрофоном в руке выскочил из микроавтобуса, на котором было написано название известной телепередачи. И толпа хлынула уже к нему, выталкивая вперед женщину в старом драповом пальто поверх домашнего халата:
— Верка, давай! Давай, Вера Алексевна!
— Что вы можете сказать по поводу инцидента? — смазливый журналист встал так, чтобы за его спиной были милицейская машина и орущая толпа. На фоне волнения толпы его лицо должно было смотреться особенно эффектно. Говорил журналист быстро, захлебываясь словами и глотая концы фраз: — Итак, мы с вами находимся у подъезда од ного из жилых домов в… Судя по всему, в Москве произошло очередное заказное убийство, которые свидетельствуют о переделе сфер влияния бандитских… Убитый был крупным бизнесменом, да?
— Да кто его знает, кем он был. Ходют тут всякие…
Дальше Ксения уже не слышала, потому что следователь уволок ее в подъезд.
— Ну все, пошла работа! — с чувством сказал он. — Теперь начальство будет так наседать, будто это единственное дело у меня в производстве! Хотя, конечно, признаюсь: в моей практике такого еще не было. Все интереснее и интереснее. Заходите, Ксения Максимовна, не стесняйтесь. Вы это уже видели.
Ксения бочком протиснулась в подъезд. Теперь зрелище казалось ей жутким. Она даже представить себе не могла, что совсем недавно осмелилась залезть мертвецу в карман. А следователь смотрел на нее очень внимательно:
— А не вы его, часом, Ксения Максимовна? А?
Ножичком-то?
— Я? — Ксения чуть не закашлялась.
— Ну да. Если на табуретку встать… Впрочем, что я говорю? Мужицкая работа. Нападавший был с Анатолием Воробьевым примерно одного роста.
— Я не могу здесь… — невнятно прохрипела Ксения.
— Наверх поднимемся? Ну, хорошо, хорошо. Нашатыря ни у кого нет? Девушке плохо.
— Мне не… Господи, да что ж это такое?!
40: 15
Он был сегодня не злым, а очень даже грустным. И Ксения впервые увидела в нем не врага, а просто человека. Нормального человека, в котором есть и достоинства, и недостатки. Увидела не слишком молодого, полного, лысеющего мужчину, усталого — ведь его подняли ночью из теплой постели внезапным звонком. Кто знает, почему он стал следователем?
— А знаете, почему у меня нет детей, Ксения Максимовна? — вдруг спросил он.
— Почему?
— Я уже в третий раз женат. Жены уходят от меня быстрее, чем я успеваю сделать их беременными. Думаете, это потому, что я люблю свою работу?
— Не знаю.
— Вот и я не знаю. Утешаю себя тем, что выполняю свой долг. Но женщина может терпеть отсутствие в доме мужчины до определенного предела. Пока не начинает понимать, что годы проходят. И тогда ей приходит в голову мысль, что надо срочно изменить свою жизнь. Самый постой способ — это развод. Вот и думай после этого.
— Я знаю, что Анатолий был ее двоюродным братом.
— И я знаю, милая. Не слишком трудно было установить. Признаюсь, что с самого начала думал, что это он. Прямая выгода — между ним и наследством Евгении Князевой стояла только синьора Ламанчини. Единственное, чего я не понял, это зачем он Попова-то убил? А теперь выходит, что наша песня хороша, начинай сначала. Теперь нет смысла доказывать, что это он утопил бедную Элеонору Станиславовну.