81 
«А вот я не могу одна», — подумала Ксения. Она имела в виду не то одиночество, которое испытывают наедине с собой, от безысходности и отсутствия рядом близкого человека. А то, что бывает среди людей — сознательное противопоставление себя и чужим, и близким, когда даже в самые откровенные моменты жизни сказать правду труднее, чем соврать.
Ксения подошла к ближайшему цветочному киоску.
— Что вы хотели, девушка? — почти безразлично окинула ее взглядом скучающая продавщица.
— Цветы.
— А на какую сумму вы рассчитываете? — Ксения поняла эту подозрительность: зачем покупать дорогой букет девушке, скромно и буднично одетой, одинокой, без кавалера? И в самом деле, зачем?
Ксения полезла в карман куртки, вытащила все деньги, которые там были. Отсчитала мелочь себе на обратную дорогу, остальное протянула продавщице:
— Вот. Посчитайте, что там выходит. И услышала удивленное:
— На все?!.
…Букет вышел просто огромным. Выходя с ним из автобуса у ворот кладбища, Ксения ловила на себе удивленные взгляды. С такими цветами надо приезжать по крайней мере на «Мерседесе». Да, она небогата. Но кто сказал, что чем больше у человека денег, тем шире его душа? Быть может, за скромный подарок другу кем-то было отдано последнее, как, например, за этот букет? Все относительно, даже сумма, которая стоит на ценнике.
К удивлению Ксении, на могиле подруги кто-то недавно был. Букет, который там лежал, тоже был огромным. Цветы уже успел побить мороз, и они были словно чем-то обожжены. Но все равно живые — не пластмассовые. Свой букет Ксения положила рядом, подумала, что неплохо было бы поставить памятник. Как только появятся деньги…
— Черри?
Она обернулась испуганно. Его она хотела видеть меньше всего. И надо же было встретиться!
— Здравствуй, Звягин.
Два золотистых солнца вспыхнули, и Ксении показалось, что пламя это — прежняя неприязнь. Какой оказался порядочный! И на похороны пришел, и сейчас не забыл отметиться.
— Твой? — кивнула она на побитый морозом букет, лежащий на свежей могиле.
— А ты порядочнее, чем я думал.
— Взаимно.
Они постояли молча. Ксения уже хотела было уйти. Он вдруг спросил:
— Ты не на машине?
— Откуда бы она у меня взялась?
— Слушай, ты зачем нашу секретаршу доставала — насчет меня?
— А зачем ты все время врал?
— Думаешь, что я преступник?
— Может, хватит? Ты меня спрашиваешь, я тебя спрашиваю. А отвечать кто будет?
— За что? За это? — Он кивнул на свежий могильный холм.
— Ты странный человек.
— И в чем моя странность? Я, например, тебя не понимаю. Ты меня. Мой сосед Вася не понимает моего соседа Петю. Значит, все мы странные люди, да? А кто тогда подходит под стандарт?
— Ты не пьяный случайно, Звягин?
Он промолчал. С кладбища пошли вместе, в одну сторону. У ворот он достал сигареты, закурил. Ксения вздрогнула: «Опять!» Наваждение, в самом деле! Так чей же окурок она так вдохновенно спасала от следствия?
— Тебя милиция не вызывала?
— Милиция? Когда? — удивился он. Но, два золотистых солнца при этом испуганно погасли.
Ксения насторожилась:
— Может, тебя вчера вечером тоже дома не было?
— А я обязан давать тебе отчет?
— Их убили. Попова и Толю.
Самое странное, что он не стал напряженно вспоминать, кто они такие, эти Попов и Толя. И вдруг:
— Что, двоюродного братца больше нет в живых? Радуешься?
— Да ты-то откуда знаешь? Что он брат? Это ведь ты сказал мне, что Женька была болтлива! А она не была болтлива! Все так говорят. Ты соврал, Звягин, я это поняла.
— Умнеешь, Черри, — усмехнулся он.
— Да только ради того, чтобы ты перестал на меня так смотреть, я готова всю жизнь коллекционировать дипломы!
— Вот и займись.
Она никак не могла сосредоточиться. Ведь было что-то еще, очень важное, и оно касалось именно его. Этих золотистых глаз, похожих на два маленьких солнца. И никогда он не был тем, за кого себя выдавал. И непонятно, каким образом узнал, когда похороны Жени. И пришел. Ведь их было только трое: Герман, Анатолий Воробьев и этот, с золотыми глазами.
— Ты был на похоронах.
— А я и не прятался.
— Теперь букеты носишь.
— Что же делать, если даже родная мать о ней не помнит?
— Она умерла.
— Кто?
— Элеонора Станиславовна.
— Никогда не испытывал к ней особой симпатии, — сказал он теми же словами, что недавно Генка. — Не буду врать, что сожалею о ее преждевременной смерти.
81 
