120 
* * *
Не прошло и трех минут, как телефон снова взорвался длинными трелями междугороднего звонка.
— Алло! — подскочил к аппарату Владимир Александрович. — Алина, это ты?
— Нет, это Александр. Бондарович, телохранитель Алины, помните?
— Ах, да, Саша, конечно.
— Что, у вас есть новости?
— Только что звонили эти бандиты, и на секунду трубку удалось схватить дочери.
— Что они сказали?
— Что я могу застрелиться. Что Алина далеко и больше никогда ко мне не вернется.
— Подонки!
— А ты откуда, Саша?
— Из Чехии, из Праги. Пансионат «У святого духа».
— Господи, что ты там делаешь?
— Здесь Алина. А что, они вам не сказали?
— Нет… А почему Прага?
— Они ее вывезли сюда.
— Господи!.. Саша, ты ее видел? Как она?
— Нет, пока ничего не знаю. Мы с другом только сели им на хвост. Мы точно знаем, куда придет конвой…
— Что за конвой?
— Три грузовика, в одном из которых вывезли Алину.
— Саша, но почему Чехия? Почему ничего нельзя было сделать здесь? Может, нужно было подключить органы? И вообще, как они смогли вывезти ее из страны?
— Это долгий разговор, Владимир Александрович. Знайте только, что все нормально.
Через полчаса мы войдем в контакт с бандитами.
— Что это значит? — в голосе Владимира Александровича зазвучало такое неприкрытое волнение, грозящее вылиться чуть ли не в истерику, что Банда поспешил закончить разговор:
— Все будет хорошо. Мы обязательно освободим Алину. Мы еще позвоним вам, Владимир Александрович. Знайте, все будет хорошо. Я вам это обещаю, слышите?
— Да, да, Саша:..
— До свидания, Владимир Александрович.
— Саша, подождите…
Но второй раз за вечер разговор оборвался на полуслове, — в трубке зазвучали короткие нервные гудки.
* * *
— Олег, здесь что-то не так.
Банда, повесив трубку, обернулся к Вострякову, и Олег поразился, увидев неприкрытую тревогу на его лице.
— Что не так? Что-то случилось?
— Кажется, да.
— Что тебе сказал Большаков?
— Ему только то, буквально передо мной, позвонили бандиты, и он слышал голос Алины.
— Как? Они же еще…
— О чем я и говорю. Мы ждем конвой здесь, а кто-то в это время звонит Большакову в Москву, и Алина у него в руках.
— Я ничего не понимаю.
— Вот это-то и самое страшное. Неужели мы с тобой ошиблись? Неужели это не наш конвой? Ведь это значит, что мы потеряли Алину. Ты понимаешь, Олег?
— Банда, что за паника? Мы пока ничего не знаем. Но это еще ничего не значит, — Востряков, заметив, как безвольно опустились плечи друга, как на лице его появилось выражение усталости и отрешенности, испугался за него. Он толком не знал, что надо говорить, но чувствовал, что если сейчас, буквально в эту самую Минуту, не встряхнуть Банду, не вывести его из состояния оцепенения и апатии, случится непоправимое — Банда сдаст. И вот тогда надежды на спасение девушки будут потеряны навсегда. — Банда, ты, как баба. Ты услышал звон и, не зная, откуда он, начал паниковать. Через двадцать минут конвой прибудет на склад. Мы знаем уже, где это. Мы разработали план, а ты — как последний козел. Сосцал, что ли?
— Я тебе сейчас дам в морду.
— Дай, если легче станет после этого. Как ты себя ведешь? Алина ждет твоей помощи, а ты раскудахтался, как непотребная курица! Возьми себя в руки, старлей!
Он подошел к Банде и, приобняв его за плечи, сильно встряхнул, будто возвращая его к реальности из глубокого обморока.
— Банда, ты слышишь меня?
— Да, Олежка. Извини. Это была слабость, случайная слабость. Спасибо. Все. Все прошло… Так у нас осталось двадцать минут?
— Да. Пошли?
— Пошли…
* * *
Третий звонок в кабинет Владимира Александровича раздался буквально через несколько секунд после того, как повесил трубку Банда. Это был звонок местный, московский, и в тишине квартиры он прозвучал особенно резко и требовательно.
— Владимир Александрович?
Голос в трубке был такой же резкий и требовательный, как и звонок, и Большаков почувствовал, как почему-то дрогнул его голос, предательски выдавая волнение.
— Да, я.
— Полковник Треухов, ФСБ.
— Очень приятно…
— По поручению Анатолия Ивановича — вы понимаете, о ком я говорю? — мы ведем ваше дело.
— Да, да, — Большаков понимал пока что одно:
120 
