очень нудно 
108 
Он начал кататься по земле, прижимая к себе покалеченную руку, как мать прижимает к груди дитя. Всхлипы перешли в совсем уж нечленораздельный стон, а через несколько минут капитан затих и скрючился на мокрой земле в позе эмбриона.
Суворин стоял, прислонясь к стене, и бессознательно водил по ней пальцами левой руки, машинально ощупывая выступающие из грунта острые и гладкие края камней. В голове было пусто. Временами казалось, что он слышит какой-то тихий звон, но всякие попытки определить его источник и расслышать его получше ни к чему не привели — звон тут же исчезал, словно его и не было.
Панкрат ощутил вдруг, что ноги начинают как-то мелко дрожать от слабости, вызванной недавним отравлением — газ или его остаточные соединения все еще оставались в его крови. Но, едва он присел, как решетка, закрывавшая небо, со скрипом поползла в сторону, отчего ему на голову посыпались песок и мелкий гравий. Секундой позже в яму-колодец спустили лестницу, сбитую из досок и стволов молодых березок, и густой бас (где-то он его уже слышал…) рявкнул по-чеченски, нимало не заботясь о том, понимают его узники или нет:
— Поднимайся, сын шакала!
Поскольку никто из пленных никак не отреагировал на его приказ (если не считать негромкого скуления Черепа), бандит от души выругался и ткнул пальцем в Седого.
— Ты! — произнес он с ненавистью. — Поднимайся!
И сопроводил свои слова вполне понятным жестом. Суворин усмехнулся и полез вверх по лестнице, опасно прогибавшейся под тяжестью его тела. У самого края ямы его подхватили под мышки сильные волосатые ручищи и, рывком втащив наверх, поставили на землю.
— Сейчас с тобой будет говорить командующий! — торжественно и с оттенком угрозы в голосе объявил чеченец, оказавшийся двухметровым гигантом с плечами, словно коромысло.
Его лицо, перекошенное злобой, одновременно умудрялось еще и довольно ухмыляться. Маленькие черные глазки, спрятавшиеся между нависшим, будто обвалившийся карниз, лбом и густой, поднимавшейся чуть ли не до самых бровей бородой, сверлили Суворина двумя буравчиками.
Панкрат спокойно выдержал ненавидящий взгляд бандита и одарил его добрейшей усмешкой, от которой тот чуть не позеленел. К этому жесту доброй воли он присовокупил три отборнейших ругательства, которые пришли на ум, произнеся их почти нежно, с художественной интонацией профессионального чтеца.
Охранник вряд ли что-нибудь понял, но на всякий случай сунул Панкрату кулаком под ребра. Ослабевший спецназовец не успел увернуться и получил довольно чувствительный тычок, от которого бок пробило разрядом боли. Он согнулся, едва удержав готовый сорваться с губ стон. И тут в поле его зрения (глазам в этот момент была доступна лишь грязь под ногами) появилась пара внушительных армейских ботинок, из которых вырастали камуфляжные штаны, и дальше…
Он медленно разогнулся и увидел лицо Рашида. Обветренное, бородатое, как и у всех прочих вахов. Единственное, что его отличало — это черная повязка на левом глазу. Под горбатым носом с тонкими, почти аристократическими ноздрями, змеилась тонкогубая улыбка, не предвещавшая ничего хорошего тому, кому она была адресована.
В данный момент Рашид улыбался часовому. Суворин с интересом покосился на лицо последнего и с удовлетворением отметил некоторую бледность на физиономии бандита.
— Русен, я приказывал бить этого человека? — вкрадчиво спросил главнокомандующий освободительной армией Ичкерии. — Ведь нет?
Чеченец кивнул. Панкрату показалось, что тот даже сглотнул как-то судорожно.
— В следующий раз я не буду задавать тебе этот вопрос, Русен. Я просто прострелю тебе башку за невыполнение приказа.
Бандит снова кивнул — с поспешной готовностью, как китайский болванчик.
Повернувшись к Панкрату, Рашид перешел с чеченского на русский.
— Дисциплины нет никакой, — как-то отстраненно сообщил он Суворину, как будто думал в этот момент совсем о другом. — Приношу извинения за то, что этот болван вас ударил.
Панкрат ничего не ответил, и тогда “самый главный бандит” счел необходимым представиться:
— Я — Рашид Усманов, командующий армией освободителей Ичкерии. Суворин кивнул.
— Я знаю.
— Прекрасно, — резюмировал чеченец. — Что ж, пойдемте.
Охранник, стоявший все это время молча, словно статуя мальчика с автоматом, осмелился вдруг подать голос:
— Может быть, лучше связать ему руки? Предложение прозвучало робко и неуверенно — так третьеклассник в первый раз предлагает соседке по парте помочь поднести портфель.
108 
