— А точно передача получится забойной?
— Если ты все так же расскажешь, как мне сейчас говорил, да еще добавишь некоторые подробности чисто военных операций — получится то, что надо. А если мы затем снимем еще пару сюжетов про то, как ты отрываешься на отдыхе — будет вообще полный кайф.
— Так я ж и ругнуться ненароком в камеру могу?
— Это не беда — вырежем.
Александр неуверенно почесал в затылке, и на лице его отражалась теперь вся гамма тяжких раздумий над сложившейся ситуацией.
— И вся передача про меня будет?
— Да.
— А кассету с ней дашь на память?
— Без вопросов.
— Тогда я согласен. Но чтоб моей морды никто не узнал, ясно? Я же, сам понимаешь, не хочу лишних приключений на свою задницу.
— Естественно.
— А на «моей» кассете можешь меня и показать, чтобы я мог своим друзьям ее ставить.
— Хорошо.
— А когда снимать будешь?
— Хоть сегодня.
— Тогда вот что. Я сейчас уже немножко не в форме, давай завтра, а?
Коля не верил в свою удачу.
— Давай.
— Тебя можно будет найти?
— Вот мои телефоны, — он протянул Александру свою визитку.
— Хорошо, завтра я позвоню.
— Александр, — Николай поднялся из-за стола, понимая, что разговор окончен, — я, честно говоря, не знаю почему, но очень хочу тебе верить.
— Спокуха, шеф. Я же сказал — значит, позвоню, ведь я еще не совсем пьян.
— Тогда я буду ждать. Пока. До завтра.
— Давай, жди.
Они пожали друг другу руки, и Николай ушел не оглядываясь. Он просто все еще не верил, что настоящий наемник придет к нему в студию…
* * *
Александр сдержал свое слово, и передача о нем, белорусском наемнике, воюющем на стороне сербов в бесконечном и беспросветном Балканском конфликте, снятая в рекордно короткие сроки (день разговора в студии и три дня «гуляния» по городу), удалась на славу.
Получился острый, живой, по-настоящему забойный сюжет о еще одном виде бизнеса, в который бросает безжалостная судьба наших людей.
Воистину были правы когда-то китайцы — не дай Бог никому на этом свете жить в эпоху перемен…
На следующую тему Самойленко вывел так и оставшийся ему неизвестным один человек. Как-то в студии раздался телефонный звонок.
— Это Самойленко?
— Да, я.
— Это вы готовите программу «Деньги»?
— Не лично я — наша бригада.
— Но я бы хотел встретиться лично с вами.
— Зачем?
— Мне кажется, вас заинтересует тема, которую я хочу предложить.
Николай на мгновение задумался — после того, как его избили в собственном подъезде, он поневоле стал осторожнее в контактах. Но, с другой стороны, ничего существенного, достойного внимания и расследования в последнее время не подворачивалось, и подсказка незнакомца могла оказаться весьма неплохим подспорьем в их работе.
— Хорошо. Когда мы сможем увидеться с вами и где? Может, придете ко мне в студию?
— Нет, мне кажется, будет лучше, если мы встретимся на нейтральной территории где-нибудь в центре. Вы сегодня сможете, Николай?
— Вы знаете, как меня зовут?
— В титрах указано, в вашей же передаче.
— Да, конечно.
— Так как насчет сегодня?
— Хорошо, давайте сегодня. Но только вечером, после работы, часиков в семь-восемь, не раньше.
— Где?
— Например на площади Калинина, у памятника. Там всегда народу немного.
— Согласен. Буду вас ждать, — ответил голос. — До встречи.
— Эй, погодите! А как я вас узнаю? — поинтересовался Николай, которого все более веселила секретность, которой окружал обстоятельства их встречи неизвестный, желающий стать информатором.
— Я вас сам узнаю и подойду — по телевизору не раз имел удовольствие лицезреть вашу физиономию.
— Судя по вашей интонации, — почувствовал вдруг себя задетым Николай, — мой «фэйс» не произвел на вас особого впечатления.
— Давайте поговорим с вами обо всем при встрече. До свиданья, Николай, — ив трубке раздались короткие гудки отбоя…
* * *
Вообще-то Коля уже привык к подобным звонкам.
Девяносто девять процентов таких сообщений было заведомой дезинформацией или, в лучшем случае, результатом разыгравшегося воображения.
Самойленко, например, стал искренне сочувствовать «кагэбэшникам», которые придумали «телефон доверия» — тот бред и стопроцентная клевета, которую с удовольствием были готовы «поставлять» бывшие советские граждане на своих соседей; друзей или знакомых, могли свести с ума кого угодно, если только не относиться к звонкам «доброжелателей» с определенной долей скепсиса и юмора.