очень нудно 
113 
Двигатель гневно завывал на первой передаче и, казалось, облегченно вздыхал, когда Глеб включал вторую. Длилось это, увы, недолго: стоило Слепому осторожно разогнать машину перед тем, как перейти на третью скорость, как впереди возникало очередное препятствие, и приходилось притормаживать и снова врубать первую. Машина с плеском погружалась в грандиозную лужу, бампер вспарывал желтовато-коричневую воду с клочьями грязной пены, под днищем плескалось и шипело раскаленным паром. Глеб всякий раз ждал, что очередная лужа окажется чересчур глубокой, двигатель захлебнется, заглохнет и запустить его снова не удастся. Если верить спидометру, карте и трактористу, который повстречался Глебу у поворота на шоссе, до деревни оставалось еще километров пять. Осторожно прибавляя газу, Сиверов вспомнил странную усмешку, промелькнувшую на небритой загорелой физиономии тракториста, когда тот узнал, куда Глеб направляется. Теперь причина этой усмешки стала ясна: тракторист бывал здесь не раз, знал эту дорогу как свои пять пальцев и, наверное, сразу представил себе картину: утонувшая в огромной луже крутая иномарка и с головы до ног облепленный подсыхающей грязью водитель.
В лобовое стекло с громким щелчком ударилось какое-то крупное насекомое, отскочило и с сердитым гудением унеслось прочь. “Ого, — подумал Глеб, заметив длинное туловище, размалеванное страшными желто-коричневыми полосами. — Если такая сволочь ужалит, мало не покажется... Вот уж занесло, так занесло!”
Потом дорога незаметно выровнялась, страшные лужи исчезли, ухабы сделались пологими, мощные корни больше не выпирали из земли, норовя ободрать днище, лес поредел, расступился, и Глеб выехал в поле. Поле, насколько мог судить далекий от сельского хозяйства Слепой, было засажено горохом, почти незаметным в дебрях разросшихся сорняков. Машина мягко катилась по узкому проселку, двигатель отдыхал, неслышно шелестя на четвертой передаче, поднятая колесами пыль стеной стояла позади машины, заволакивая многострадальные посевы. Сиверов немного расслабился, закурил, а когда сигарета догорела почти до конца, впереди, над сплошной массой густо перевитых гороховыми плетями сорняков показались серые крыши с зелеными пятнами мха и темная зелень садов.
Деревня была невелика, дворов двадцать — двадцать пять, из которых половина пустовала. Глеб проехал мимо брошенной сеялки, в тени которой дремала крупная дворняга, миновал полусгнившее здание клуба с пустыми глазницами оконных проемов и притормозил, заметив на обочине коренастую старуху в пестром ситцевом платье, синих спортивных штанах и просторных резиновых галошах на босу ногу. Голова старухи была обвязана платком, как у флибустьера, а в руке она держала кривой сучок, которым погоняла худую грязно-белую козу. Морда у козы была шкодливая, и, судя по словам, которыми старуха осыпала свою любимицу, выражение козьей морды полностью соответствовало ее характеру — козы, естественно, а не старухи.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Глеб.
— Здравствуйте, — с оттенком настороженности ответила старуха, глядя на него из-под платка утонувшими в морщинах, черными, как ягоды смородины, глазами.
Коза ничего не сказала, но посмотрела на пришельца с любопытством и, как показалось Глебу, оценивающе, будто решала, как бы его половчее боднуть. Придя, очевидно, к выводу, что сквозь дверцу машины ей Глеба не достать, коза потеряла к нему интерес и, задрав пушистый клочок хвоста, уронила в пыль обочины горсть аккуратных черных шариков.
— Как мне к дому Мансуровых проехать, не подскажете? — спросил Глеб.
— Да нас, почитай, полдеревни Мансуровых, — ответила старуха. — Я тоже Мансурова. Тебе которые Мансуровы нужны?
Глеб крякнул и почесал пятерней в затылке. Такого поворота он как-то не ожидал.
— Даже не знаю толком, как вам объяснить, — признался он. — Они давно уже здесь не живут. Дочка у них в Москве, Антонина Дмитриевна... была.
Старуха покачала головой.
— Была, говоришь? Померла, значит, Антонина, царствие ей небесное... А сынок ее как? Алешка-то живой?
— Алешка живой, — с облегчением ответил Глеб. — А он что же, здесь не бывает?
— Лет десять ему было, когда в последний раз Антонина его к нам привозила, — сказала старуха. — Тихий такой мальчонка, воды не замутит. Все книжки читал, да не сказки какие, а больше ученые, про математику. Профессором стал, наверное.
113 
