62 
Стараясь поменьше двигать плечом, Юрий натянул чистую рубашку, застегнулся и кое-как затолкал подол в джинсы. Порезанная лопатка ныла, как больной зуб. Действие медицинского спирта, который отжалел сердобольный хирург, потихоньку проходило, и Юрий никак не мог отделаться от мысли о начатой бутылке водки, что стояла на нижней полке холодильника. Анальгина в доме не водилось с тех пор, как умерла мама. Какое-то время Юрий еще хранил коробку с ее лекарствами, суеверно побаиваясь выбрасывать этот ненужный хлам, но потом все-таки решился. Таблетки пожелтели, срок годности истек уже пару лет назад, и потом, что это за реликвия такая – старые таблетки? В общем, никаких таблеток в квартире не было уже давно, а в тех редких случаях, когда Юрию требовалось обезболивающее или, скажем, лекарство от простуды, он прибегал к помощи “народной медицины”, излечиваясь от всех своих хворей стаканом водки, куда в исключительных случаях добавлял чайную ложку молотого перца.
Сейчас это лекарство не годилось. Разумеется, Мирон не поставил бы Юрию в вину то, что наутро после столь бурно проведенной ночи от него попахивает водкой, но лучше все-таки потерпеть. Человек, от которого в восемь утра разит свежим перегаром, – зрелище не из приятных. При виде подобных персонажей Юрию на ум всегда приходило слово “неудачник”, и ему очень не хотелось выглядеть таковым. “Хотя, – подумал он, – форма должна соответствовать содержанию. Сегодня я и вправду неудачник, так что нечего корчить из себя героя: все равно никто не поверит."
Труднее всего оказалось для него обуваться. В конце концов Юрий решил эту проблему, попросту засунув незавязанные шнурки внутрь кроссовок и кое-как загнав туда ноги. Покончив с этой трудоемкой операцией, он двинулся к дверям, но с полдороги вернулся, взял со стола бумажник, сигареты и зажигалку, рассовал это хозяйство по карманам и вышел наконец из квартиры.
По дороге к троллейбусной остановке у него сильно закружилась голова. Народ вокруг торопился на работу. Юрий представил себе, каково ему придется в переполненном троллейбусе, и стал ловить такси. Ему повезло: уже через пару минут он ухитрился схватить частника, который подбросил его до самой редакции, содрав, правда, с него три шкуры.
Выбравшись из салона старенького “форда”, Юрий со смутной надеждой оглядел стоянку перед подъездом редакции. Разумеется, черной “каравеллы” он здесь не обнаружил. Да и откуда ей было взяться?
– Надежда умирает последней, – пробормотал Юрий и вошел в подъезд.
Стоило ему выйти из лифта на шестом этаже, как на него коршуном спикировал Дергунов, которому, как всегда, необходимо было срочно куда-то ехать. Он вцепился Юрию в рукав – разумеется, в правый, раз уж у Юрия было повреждено именно правое плечо! – и дернул с такой силой, словно намеревался сделать из рубашки безрукавку. “Одно слово – Дергунов”, – подумал Юрий, стараясь не морщиться. Не морщиться оказалось трудно – боль была довольно сильной, и Юрию стоило больших усилий не навесить уважаемому Александру Федоровичу.
Вместо этого он вежливо высвободил рукав из цепких пальцев журналиста, пробормотал слова извинения и, отодвинув Дергунова с дороги, постучал в дверь шестьсот тринадцатой комнаты.
К счастью, Мирон уже был на месте. Он рявкнул “Войдите!” таким тоном, что Юрию стало ясно: несмотря на ранний час, главного редактора уже крепко достали. “Чудак, – подумал Юрий, толкая дверь, – ему кажется, что у него неприятности. Интересно, как он будет себя чувствовать после разговора со мной?"
В кабинете было полно народу – человек шесть или семь. Сосчитать их точнее Юрий не сумел: они все время перемещались, стараясь прорваться поближе к столу Мирона со своими неотложными делами, размахивали руками и адски шумели. При этом почти все курили, даже женщины. От всего этого гама, мельтешения и вони у Юрия основательно помутилось в голове, и он прислонился к дверному косяку. В его рукав немедленно вцепился неотвязный Дергунов. Рукав был левый, и Юрий решил до поры до времени не обращать на Дергунова внимания.
Утренняя запарка была в самом разгаре. Юрий только сейчас вспомнил, что сегодня день выхода газеты, и от души пожалел Мирона, у которого и без него хватало забот. Тем не менее главный редактор счел возможным уделить ему внимание.
– О! – воскликнул он тоном, не предвещавшим ничего хорошего. – Юрий свет Алексеевич! Опаздываете, мой друг, опаздываете! Дергунов из меня уже душу вынул.
62 
