70 
– Никого.
– Ты отлучился и оставил Учительницу без присмотра? Почему?
– Потому что я за ней не присматривал.
Калинкин нынче был странный. Лоб выставил вперед, словно бычок, затеявший бодаться. Губы сжаты. Глаза сверкают.
– Я еще ночью хотел тебе сказать, но ты отмахнулся и исчез… Надо было догнать, но я смалодушничал. До утра собирался с духом… В общем, я тебе вот что хочу сказать. – Не похожий на себя прапорщик теперь выпятил подбородок. – Я отказываюсь подглядывать за Мавкой. Потому что это низко. Во-первых, она никакая не шпионка. А во-вторых… Я на ней женюсь. Вот!
Последние слова он выпалил единым залпом и, густо покраснев, уставился на Романова, потерявшего дар речи.
– Она ни в чем не виновата, – с нажимом продолжил Вася. – Я за нее ручаюсь. У меня есть это право после… после того, что у нас с ней было.
– А? – поперхнулся Романов. – Было? Когда?
– Вчера днем. Я потому и послал вместо себя Сливу. Чтобы не быть перед ней подлецом после… ну, этого. А потом понял, что все равно это скверно. Следить за своей невестой я сам не буду и никому не позволю!
Алеша бешено затряс головой, чтобы скинуть проклятое оцепенение.
– Погоди, – холодея сказал он. – Я правильно понял? Ты ночью возле ее дома не дежурил? Вообще?
Минувшей ночью
Зря Романов, поджидая Васю, демонстративно прохаживался с папиросой около Мавкиного дома. Она не смотрела в окно. Она сидела там же, где он ее оставил, погруженная в задумчивость.
Всё на свете оказывалось не таким, как ей раньше представлялось. Во всяком случае, многое. Этой ночью она изменилась. Мир изменился. Жизнь изменилась. Всё изменилось.
В плохую сторону.
И мир, и жизнь, и сама Мавка утратили незамутненную ясность. Что с этим делать, непонятно. Но так, как раньше, уже не будет, это очевидно.
Просидев у стола час или даже больше, Мавка наконец поднялась. Накинула на плечи шаль.
Нужно идти к Опанасу.
Днем она летела к нему как на крыльях. Теперь шла, будто на казнь.
Это не помешало ей проверить, нет ли слежки.
Слежки не было. Ни возле дома, ни снаружи – Мавка нарочно попетляла по улицам.
Еще один балл в пользу подпоручика Романова, подумала она в школьных терминах. Его оценка повышается с «хорошо» до «отлично». Как странно: тот, кого ты считала жалким клопом, оказывается живым человеком, способным на сильные поступки. Из-за этого случившееся стократно ужасней. Такую занозу из памяти легко не выдернешь.
Она спохватилась, что терзается не из-за главного – не из-за своего провала, а из-за ерунды, мелочи. Подумаешь, кто-то с кем-то поскрипел кроватными пружинами – к Делу это не имеет никакого отношения.
Но для меня имеет, ответила себе она. И для Опанаса. Не то, что «поскрипела», а что заноза в сердце осталась. Как ему об этом рассказать? Но и умолчать нельзя…
Через подземный ход она шла на подгибающихся ногах, готовая ко всему. Сейчас он спросит… Нет, просто взглянет на нее, и всё сразу поймет. Упреков, конечно, не будет. Он ведь сам ей это поручил. Можно представить, чего стоило ему ожидание…
Дойдя до погреба, Мавка остановилась, чтобы собраться с силами. Она знала, как всё произойдет.
Опанас выслушает ее отчет. Сухо поблагодарит за важные сведения. Обязательно скажет что-нибудь про ее самоотверженность и про то, как сильно она помогла Делу. Наверное, еще и руку пожмет. Этого рукопожатия она страшилась больше всего. Оно будет означать, что главное меж ними кончено. Навсегда…
Наверху откинулся квадратный люк, вниз пролился неяркий свет.
– Нимец, ты? – донесся тихий голос Опанаса.
– Это я…
Он быстро спустился по лесенке, прикрыв за собой дверцу. В руке у него была керосиновая лампа, за поясом револьвер.
– Почему ты? Я же запретил…
Она молчала, опустив глаза.
Сейчас спросит: «Было?»
– Черт тебя подери! Я ведь предупредил, тебе здесь появляться нельзя! За тобой слежка!
– Нет слежки. Я проверила…
Опанас раздраженно взял ее за подбородок, поднял лицо к свету. Сейчас увидит глаза, и всё поймет…
Она зажмурилась.
– Что ты молчишь? – нервно сказал он. – Я тут, как на иголках… Ты раскусила Романова? Что он за фрукт? Простак или хитрец? И почему не пришел Нимец?
Ему наплевать! Он об этом и не думал!
Мавка открыла глаза и увидела, что не ошибается. Терзающийся ревностью мужчина так не смотрел бы. Во взгляде Опанаса читались лишь нетерпение и требовательность.
70 
