160 
Но я ничего не говорю. Мы еще некоторое время кидаем камешки, после чего он отвозит меня на мотоцикле домой. На следующий день он в школе. После занятий он достает свой спортивный костюм, и мы идем на поле и садимся на землю, пока тренер Левеллин в десятый раз рассказывает нам, как он учился в колледже. Похоже, Хэнк не слушает. Устав от болтовни Левеллина, он выковыривает палкой землю из протекторов. Все остальные слушают о том, какие мы хорошие молодые люди и что он должен гордиться нами, как мы там ни сыграем в этом сезоне – выиграем, проиграем или сведем вничью, потому что мы все равно покажем хорошую игру, заслужив славу школе Ваконды. Я вижу Томми Остерхауса, который слышит это впервые и сидит с открытым ртом, словно на вкус пробуя каждое слово и кивая всякий раз, когда тренер говорит что-нибудь такое, что ему особенно нравится. Хэнк кончает ковыряться в протекторах и отбрасывает палку. Потом он поворачивается и тоже замечает, с каким видом слушает Томми.
– Парни, – говорит тренер, – парни… Я хочу, чтобы вы всегда помнили: вы мне как сыновья. Выигрываете вы, проигрываете или играете всухую. Я люблю вас. Я люблю вас, мальчики, как сыновей. И я хочу, чтобы вы помнили то, что сказал вам старый футболист. «Земля обетованная». Вспомните это стихотворение! Вспомните!
И он закрывает свои опухшие глаза, словно собирается молиться. Все молчат. Когда он начинает говорить, то напоминает слепого брата Брата Уолкера, Брата Леонарда Провидца.
– Запомните это, парни, – повторяет тренер, – запомните:
Когда же Высший Судия придет тебя судить, Побед и поражений Он не сможет различить, И под фамилией твоей Он проведет черту, Отметив лишь одно на ней: как… (тренер делает глубокий вдох) как ты сыграл игру!
И Хэнк говорит довольно громко:
– Фигня!
Тренер делает вид, что не слышит. Он всегда делает такой вид. Потому что прямо над его головой висит огромное табло, подаренное «Ротари», и по всем видам первым стоит имя Хэнка Стампера: Хэнк Стампер – рекордсмен тут, и Хэнк Стампер – рекордсмен там, так что он предпочитает не связываться. Зато Томми Остерхаус оборачивается и, уставившись на Хэнка, произносит: «Не смешно, Стампер». А Хэнк отвечает: «Плевал я на твое мнение, Остерхаус». И пошло-поехало, пока тренер не вмешивается и не начинает тренировку.
После душа все готовы. Томми Остерхаус что-то говорит приглушенным голосом пачке парней у корыта с тальком. Мы с Хэнком одеваемся молча. После того как все готовы, Хэнк причесывает волосы, мы выходим, и они дерутся на гравиевой площадке перед остановкой автобуса. И весь оставшийся год все поносят Хэнка за то, что мы не выиграли ни первенства округа, ни штата, а могли бы, если бы за нас играл Томми. И в «Пеньке» еще долго судачат, что без Томми Остерхауса Стамперу не удастся сделать классную команду звезд. Хэнк ничего не отвечает, даже когда ему это говорят в лицо. Только ухмыляется да переминается с ноги на ногу. За исключением разве что одного случая. Когда я, он, Джанис и Леота Нильсен отправляемся в дюны, надираемся там, и Леота спрашивает о драке, так как она гуляла с Томми. Нам всем кажется, что Хэнк спит, закрыв лицо руками. И я пытаюсь объяснить ей, что произошло на самом деле: что Томми нарывался на эту драку с первого дня, как увидел Хэнка, и что по-настоящему ему, а не Хэнку, как все утверждают, нужна была эта драка. «Да, да, но даже если Томми хотел ее, я не понимаю… ну, если Хэнк не хотел драться, зачем же он так страшно избил его?»
Я начинаю что-то объяснять, но Хэнк меня прерывает. Он даже не убирает руки с лица. Он говорит: «Леота, милашка, когда ты бегаешь за мной и тебе не терпится, тебе ведь не хочется, чтобы я сделал свое дело кое-как, а?» Леота восклицает: «Что?!» А Хэнк повторяет снова: «Ты ведь хочешь, чтобы я весь выложился, да?» И Леота впадает в такое состояние, что нам приходится везти ее домой. В дверях она поворачивается и орет: «Что это ты думаешь о себе? Может, ты считаешь, что ты такой уж подарок?» Хэнк не отвечает, зато я кричу ей в ответ кое-что, чего она не понимает. Что она такая же, как Томми Остерхаус, только в отличие от него дерется нечестно. Мне бы помолчать. Но это – вино. Так что я кричу, и она мне что-то орет в ответ, пока на крыльце не появляется ее старший брат и тоже не вступает в нашу перепалку. Он – один из дружков Хэнка. Как-то они вместе добрались даже до Большого каньона. «Ну ты, послушай, – говорит он. – Ты, Стампер, сукин сын!» Он ничего не понимает. Хэнк говорит: «Поехали к черту». И мы отваливаем. Он уже и про брата этого знает, но еще не хочет думать об этом. Он еще не может позволить себе думать об этом, хотя чувствует, что уже заваривается новая каша. Но надо, чтобы она сама заварилась, иначе все будут считать его еще большим драчуном, чем он есть на самом деле. Так что… думаю… нечего было и ожидать, что в этой истории с Леландом он будет вести себя иначе. Он не будет рваться туда, где, как он уже знает, ему придется оборвать парню уши. Потому что он будет надеяться, что все как-нибудь рассосется. Единственное, что ему остается, так это надеяться. Или он совсем озвереет, как старый одинокий цепной пес.
160 
