190 
– А для чего же мы тогда едем?
– Просто прогуляться, Флойд. Прогулка. Я просто подумал, что ребята скорее нам поверят, если мы прошвырнемся до доков…
– Поверят? О чем это вы говорите? Хэнк Стампер никогда не поверит, что мы явились к нему просто прогуляться…
– Так только он один и не поверит, Флойд, – уверенно прохихикал Дрэгер. – Кстати, ты играешь в криббидж? Прекрасная игра на двоих. Пошли, у меня есть колода карт в гостинице… Мне как раз хватит времени, чтобы научить тебя, пока они считают, что мы совершаем свою «увеселительную поездку».
И лишь один Тедди, стоя у окна, видит, как они сворачивают от доков и ныряют в черный ход гостиницы. – Вы – сила, сила, – медленно кивает он, видя, как в одной из комнат верхнего этажа зажигаются окна. Как будто мистер Дрэгер специально хотел показать ему свою хитрость. – Вы же знаете, что я всегда стою у этого окна… – Это истинное доверие! «Мы» – он сказал мне «мы». – И Тедди чувствует, что его пухленькое тельце вот-вот разорвется от восхищения и любви, более того – благоговения и обожания.
Когда мой отец в сорок пятом демобилизовался из флота, мы переехали в «старый дом Джарнэгга» в долине Вилламетт – двухэтажное деревенское строение в тридцати милях от Юджина, где у папы была работа, в пятнадцати милях от Кобурга, где я ходил в третий класс, и за добрый миллион световых лет от шоссе – ближайшего места, где встречались живые человеческие существа. Электричество было проведено лишь в кухню и гостиную, для освещения остальной части дома приходилось осуществлять всю длительную процедуру возжигания керосиновой лампы, которая считалась слишком опасной для третьеклассника, уже достаточно взрослого, для того чтобы спать в темноте. И моя спальня на втором этаже была воистину темной. Кромешно темной. Ночная глушь во мраке проливного дождя – тьма стояла такая, что было не важно, открыты у тебя глаза или закрыты. Ни малейшего проблеска света. Зато эта плотная тьма, как и вода, обладала фантастической звукопроводимостью для всевозможных неидентифицируемых шорохов, вздохов и скрипов. И вот, пролежав в первую ночь три или четыре часа с широко раскрытыми глазами в своей новой постели, я услышал один из таких звуков: что-то тяжелое, твердое и ужасное с грохотом носилось по коридору от стены к стене, неуклонно приближаясь к моей двери. Я приподнял голову и в панике уставился на дверь, представляя себе чудовищных раненых пауков или пьяных роботов… (Когда много лет спустя я познакомился с миром Эдгара Аллана По, я вспомнил это ощущение: да! так оно и было.) Я лежал, приподняв голову. Я не звал на помощь: мне казалось, что я лишился голоса, как это бывает, когда пытаешься позвать из глубин сна. И вдруг в мою комнату ворвался странный мигающий свет – краткие мгновенные вспышки чередовались с длинными и одинаковыми интервалами кромешного мрака. Дождь кончился, и тучи раздвинулись, пропуская в окно моей комнаты луч прожектора со взлетного поля для самолетов-распылителей (таинственный источник этого света я выследил несколькими неделями позднее); однако этот мигающий, как стробоскоп, луч дал мне возможность разгадать причину наводившего на меня ужас звука: мышь, похитив из кладовой большой грецкий орех, пыталась расколоть его о что-нибудь твердое. Орех то и дело выскальзывал из ее зубов, и она преследовала его вдоль стены, которая как резонатор усиливала звук. Так они и проделали весь путь от кладовки по коридору до открытой двери моей комнаты. Просто мышка, как я увидел в очередной вспышке света, маленькая старая полевка. Я вздохнул и уронил голову обратно на подушку: просто мышь, грызущая орех. Вот и все. Вот и все… Но что это за мигающий свет, порхающий как привидение вокруг дома в поисках входа'?.. Что это за ужасный свет?
Этот же ноябрьский дождь, который выгнал мышей из нор и прибил к земле осоку, поднял такую огромную стаю диких гусей, которую здесь вовек не видали. Их радостные, свободные голоса звенели всю ночь под баюкающий монотонный шум дождя и ветра. Буря подняла их с ручья Доусона, и теперь они перемещались к югу, днем кормясь на сжатых овсяных полях, а ночью совершая перелеты: еженощно их гортанные крики обрушивались на грязные городки, лежащие по их маршруту вдоль всего побережья. Но разбуженные этими криками жители слышали в них лишь насмешливый зловещий напев: «Зима пришла, зима пришла…», который повторялся снова и снова: «Зима пришла, зима пришла…»
190 
