89 
— Могу прямо сейчас идти?
— Пока. Конкретно сейчас — пока можете.
— Спасибо. — Он даже засветился, и очки одобрительно заблестели. — А Лилю я не убивал, честное слово.
«Господи, вот еще взрослое дитя», — подумал Алексей, провожая взглядом его тощее дергающееся тело, и пододвинул к себе лист бумаги. Рука проворно заскользила по листу бумаги, рисуя взъерошенных маленьких ежиков. Ежики успокаивали Алексею нервы, а нервничать было от чего, интуиция подсказывала Леонидову, что в данном случае «честное слово» не обманывало: парень к убийству отношения не имеет.
Очевидно было только то, что Лилию Мильто убил человек, осуществивший убийство в лифте, жертвами которого стали Серебряков и пенсионеры Завьяловы. А если Беликов так отзывается о погибшей девушке, то мстить за нее он действительно не мог или у него были свои счеты с покойным. «Кстати, это идея, — подумал Леонидов. — Надо проверить, не пересекались ли жизненные пути Серебрякова и Беликова. Чего Лиля все время ждала — это очевидно: просматривая криминальные новости, она сторожила сообщение о смерти бывшего шефа, ибо такие убийства пресса не обходит стороной. Единственная зацепочка — это Лена, которая упоминалась в связи с известной фразой, очевидно, с ее подачи Лиля ухватилась за незнакомое изречение».
День этот прошел для Алексея в неприятной бумажной работе. Он составлял запросы на Беликова: не привлекался ли, не состоял ли, где учился, где работал. Параллельно пытался изучать записную книжку Лилии Мильто, в которой разобраться было так же сложно, как в китайской грамоте. Лен там было аж несколько штук, еще больше Оль и Ань. «Чего я голову ломаю! Надо съездить к очаровательной Анечке Гладышевой-Барышевой и вместе в этой книжечке покопаться. Анечке наверняка ближе весь этот бред, которым кишит затертый блокнотик, женщина женщину всегда лучше поймет. И выйду я от эфирной девы заново окрыленный и готовый к новым свершениям. Я везучий».
Алексей пришел домой около восьми часов вечера, и первое, что с удовольствием отметил, было отсутствие новых коробок. Очевидно, процесс продразверстки подошел к финалу: цены притормозили наконец, как танк перед заградительными окопами — вроде и раздавить нетрудно, да кто знает, чем все это обернется. К тому же и деньги в доме кончились, остались одни макароны, как самая твердая валюта разразившегося кризиса.
Алексей поел борща, съел второе, налил рюмку водки. Мать покосилась, но промолчала. Последнее время она вообще мало внимания обращала на сына, так много вопросов приходилось ежедневно обсуждать с соседками на лавочке у дома. Внимание общественности целиком поглощали цены на основные продукты питания, новости с рынков поступали так быстро, что на самый задний план отошли даже события личной жизни жильцов, обычно находившиеся в самом центре внимания.
Алексей же, почувствовав прилив нахальства после выпитой рюмки, набрал Лялин номер:
— Алло, я слушаю, говорите.
— Ляля, это я.
— Леша? Вот не ожидала.
— Я тогда ушел не попрощавшись, ты извини. На работу опаздывал, — попытался неумело соврать Леонидов.
— Да?
— Как твои дела?
— Нормально.
— У тебя что-то случилось?
— Ничего не случилось.
— У тебя дома кто-то? К бабке, что ли, опять пришли?
— Нет, не к бабке.
— Слушай, кончай так разговаривать, тоже мне, Мата Хари нашлась: ах, мы все такие загадочные-презагадочные. Ты что, на меня разозлилась и подцепила какого-нибудь придурка?
— Сам ты придурок. Даже хуже. Тебе лечиться надо, диагноз «гипертрофированное больное самолюбие». И можешь больше не утруждаться и мне не звонить, я в подобных одолжениях не нуждаюсь.
Она подождала немного на всякий случай. Алексей тоже никак не решался положить трубку. Возникла пауза, которая могла закончиться как полным разрывом, так и примирением. Неожиданно Леонидов плечом задел книжную полку в прихожей, возле которой стоял, опираясь гудевшей спиной о стену. Упала какая-то книга, Алексей потянулся за ней и случайно дернул провод; телефон грохнулся на пол, жалобно дзинькнув.
«О, черт!» Он поднял аппарат. Гудки. Хотел было позвонить Ляле и сказать, что не нарочно, но замер, слушая, как ноет нескончаемый гудок.
«Все равно не поверит. Странно, совсем чужая женщина. Кстати, хороший повод навсегда избавиться от этого бреда, лучше не дождаться. Ладно, все. Кончено».
89 
