очень нудно 
75 
— Ну что?! Я его, по-твоему, убила и закопала?! — продолжала Алиса. — А он вылез! Впрочем, с таким, как этот, все возможно… Не задушишь, не убьешь!
— А почему вы мне не открыли в прошлый раз?
Почему не захотели со мной поговорить? — спросила Светлова Алисиного мужа — Это все она… — кивнул тот на свою круглолицую подругу, — я-то вас не видел.
— Ну да, поленился, наверное, даже с дивана слезть поглядеть! — прокомментировала Алиса.
— А она решила, — снова кивнув на свою круглолицую пассию, продолжал мужчина, — что это была Алиска. Ну и испугалась.
— Уж могу представить, что ты обо мне рассказываешь! — возмутилась Алиса.
— Как бабе не испугаться! Она ведь думает, что Алиска всегда с «винчестером»… Чуть что — и сразу палит!
Алиса только фыркнула и надменно отвернулась.
Выражение ее лица, надо полагать, означало:
«На таких и патронов жалко. Доллар за штуку! Обойдетесь…»
— Ну что, довольна? — спросила она Аню. — Меня можно пока еще не сдавать ментам? Аня кивнула.
— Тогда поехали обратно.
Если бы Светлова знала тогда, как близко от нее был капитан и какой небезынтересной для нее он обладает информацией! Если б знала! Возможно, все дело Селиверстова повернулось бы тогда иначе…
Но ничего этого Анна не знала на тот решающий для расследования момент.
Телефон хмырь у капитана отобрал, когда к дереву бесчувственного привязывал. А когда Дубовиков добрался до телефона и вернулся наконец в Первопрестольную, у Светловой уже, так получилось, не было его телефончика… Да и самой ее не было в Москве.
Глава 16
В трапезной монастыря Аня Светлова, повязав голову платочком, помогала убирать посуду со столов. Помогала Анна полненькой пожилой послушнице Ефимии, женщине очень словоохотливой и доброжелательной.
— Знаете, деточка, мы, когда в юности комсомольской читали «Вия», — рассказывала Ане Ефимия, — очень смеялись. Это потом уж… Ну, сейчас, в монастыре, я поняла, как это бывает.
— Неужели, как у Гоголя?
— Вот только не думайте, что он сильно преувеличил.
— То есть?
— Да вот нынешней зимой это со мной уже было… Не так и давно.
Представьте… Ночь, вьюга, мороз. Темень у нас кругом, сами видите, какая. А мне в три ночи вставать. Моя очередь была в церкви псалмы читать за упокой. И проспать нельзя… Ведь это, знаете, как полагается делать?
— Что — делать?
— Да псалмы за упокой читать…
— Ах, это…
— Вот одна послушница заканчивает читать в три часа ночи, а я ровно с того места, с того слова, где она остановилась, продолжить должна. Чтоб> перерыва не было. Потому мы так и называем эти псалмы «Неусыпляемые».
Останавливаться никак нельзя!
А накануне вечером паломница одна, Раиса ее зовут… Ее кровать рядом с моей стоит. Ну, сами видите, как мы тут живем — как в общежитии! Так вот, эта Раиса никак свет не гасит! Я ее прошу: дай мне, Раиса, выспаться, мне в три часа вставать. А она не гасит. Ну, я все-таки заснула… С таким сердцем раздраженным, неспокойным, злым… Ну, стало быть, открытым для этого… сами знаете, кого…
— Для беса, что ли? — уточнила Светлова.
— Ой! —Ефимия торопливо перекрестилась. — И вот просыпаюсь я где-то в половине третьего. Чувствую, как-то все же так — пусто, зло, нехорошо…
. — Да, да…
— Выхожу на порог — как на меня снегом метнет! Зло так… Прямо чуть с ног не смело порывом вьюги… Иду я через двор наш монастырский к церкви.
Темно. Только лампочка над входом у церкви качается. И вдруг, как я подхожу, мигнула лампочка и погасла.
— Ой! — тут уж испугалась и Светлова.
— Ну, послушница, которая передо мной читала, место мне освободила, быстро встала и ушла.
— И вы одна — в темноте, в церкви, в три часа ночи? — прошептала Светлова.
— Да… Вот только две свечечки теплятся рядом, псалтырь освещают, а по углам, все верно — тьма непроглядная.
— Ox, — только и заметила Светлова.
— И вот я начинаю читать, и вдруг так страшно-страшно мне стало…
Слышу, будто откуда-то из темноты… стук-стук… Может, думаю, вьюга? Где ставнем стучит? Думаю, может, за окном? Нет! Приближается стук-то этот.
Стук-стук опять. Гляжу в темноту — в углу вроде как фигура какая стоит! Ой, думаю, зачем я так злилась на эту Раису — вот он, бес-то, ко мне и подобрался!
Понимаете, злобные, гневные — они самая первая для него добыча.
— Вот как?
— И, знаете, что меня спасло?
75 
