– Но также говорят – множество рук испортит кушанье, – не согласился Шамшуддин. – Не дело это – опускать в один сосуд несколько трубок.
– Одна головешка не горит, человеку в одиночестве не прожить, – отпарировал Хе-Кель.
– Где много плотников, там стены кривые, – вспомнил другую поговорку Шамшуддин.
– Много муравьев убьют и коня.
– От многих богатырей враг уйдет.
– Один светильник всем людям светит.
– Там, где много петухов, утро наступает поздно.
– Э, Шамшуддин, да пока мы с тобой спорим, этот проклятый уже половину кувшина выпил! – спохватился Хе-Кель.
Креол насмешливо фыркнул – он действительно все это время молчал и преспокойно потягивал пиво. Его никогда не интересовали вычурные словесные кружева, так любимые обоими друзьями.
– Ах вы, ничтожные порождения Себека! Так-то вы работаете на фараона Энмеркара?!
Креол, Шамшуддин и Хе-Кель лениво повернули головы. Над ними возвышался плешивый жирдяй с изогнутым посохом – Сети, старший зодчий зиккурата Этеменанки. Император выписал этого евнуха из Та-Кемет – о его архитектурном умении говорили очень восторженно. И он действительно отлично справлялся с работой – под новым руководством Вавилонская Башня поднималась к небесам гораздо быстрее, чем раньше.
Энмеркар уже успел раскаяться в необдуманном поступке.
– Вперед!!! – взвизгнул евнух. – Работать!!!
– А ты заставь нас, – лениво сказал Хе-Кель, шевеля тонкими пальцами.
– А что, думаете, не заставлю?! – возмутился зодчий. – Ах вы, собаки, дети гиены и крокодила, да я вас!…
С указательного пальца Креола сорвалась крошечная молния. Она обожгла Сети руку, и тот взвизгнул от боли.
– Вам запрещено колдовать на строительстве! – яростно закричал он. – Я немедленно доложу вашему фараону!
– А разве мы сейчас что-нибудь строим? – удивился Хе-Кель. – Креол, ну-ка, поджарь его еще малость…
Сам Хе-Кель подобного сделать не мог – он учился у алхимика и от дуэлей старался держаться подальше. Конечно, на крайний случай у всякого уважающего себя алхимика есть при себе колдовские гранаты, взрывчатые порошки, едкие кислоты и прочая вредоносная пакость… но это на крайний случай.
Евнух трусливо попятился – ему совсем не хотелось связываться с магами, даже недоучившимися. Возможно, император и казнит их потом, но вряд ли Анубис согласится по этому поводу выпустить Сети из Дуата[21]…
– Допивайте быстрее и возвращайтесь к работе! – потребовал напоследок он. Просто чтобы оставить за собой последнее слово.
Ученики магов даже не посмотрели в его сторону. Хе-Кель улегся поудобнее, прикрыл голову тюрбаном и задремал. Шамшуддин опрокинул в рот остатки пивной браги – до самого дна кувшина питьевая трубка не дотягивалась. Удовлетворенно ухмыльнувшись, он вытряхнул из поясного мешочка несколько жирных черных шариков и начал с наслаждением их жевать.
– Это что? – полюбопытствовал Креол.
– Ягоды для каваха, – протянул ему несколько штук Шамшуддин. – В Шумере такого не знают, попробуй.
Креол вдумчиво разжевал одну, а потом брезгливо выплюнул.
– Ну и дрянь же!
– Э, брат, к ним сначала нужно привыкнуть! – усмехнулся Шамшуддин. – В первый раз они никому не нравятся, зато потом… А если еще и сварить из этих ягод правильный кавах… о, брат, ты не представляешь, что это за удовольствие! Словно небесные девы покрывают твое небо поцелуями, словно сама Инанна лобзает твой язык…
– Понял! – раздраженно отмахнулся Креол. – Нет уж, хорошо, что у нас такого не знают. Лучше ответь-ка мне…
– Спрашивай, брат.
Креол некоторое время молчал, раздумчиво шевеля губами, а потом осторожно спросил:
– Шамшуддин… ты помнишь, как мы два года назад ходили в разведку за Тигр?
– Стараюсь забыть, брат, стараюсь забыть! – ухмыльнулся Шамшуддин. – Я после того два дня не вставал с постели… да и тебе, помню, целое шестидневье выращивали новые глаза… А к чему ты об этом заговорил?
– Ты тогда спас мне жизнь… вынес на себе… – с трудом выговорил Креол.
– Пустяки, брат, о чем ты говоришь?
– Я все еще не расплатился с тобой, – мрачно ответил Креол. – Мой отец научил меня: если тебе сделали зло, отомсти в шестидесятикратном размере, если сделали добро – заплати в шестидесятикратном. Клянусь Мардуком Двуглавым Топором и Мушхушем, его драконом, однажды я верну долг, Шамшуддин.
– Пустяки, брат…