127 
Он прислонился спиной к стволу дерева и закрыл глаза. Иногда ему так хотелось ощутить – душой, сердцем, умом, всем телом – безмятежное течение жизни, окунуться в этот тихий прозрачный поток и бездумно плыть в светлую даль. Но ему было суждено другое: существование, похожее на вечное преодоление чего-то в самом себе и в окружающем мире, где радость свидания с мгновениями счастья была подобна вспышке молнии в ненастную ночь.
Порой Бернару снилось, будто он мчится верхом на быстром коне, один, по широкому полю, навстречу восходящему солнцу, но чаще представлялось, что его место – среди тысяч серых, безмолвных, безликих фигур, что тащат во мгле ненастного дня в никуда гигантскую, бесформенную глыбу, очертания которой скрываются в промозглом тумане. Ему выпала судьба возводить фундамент будущей Великой Империи, и он не был уверен в том, что не будет погребен, бездыханный и безымянный, в безвестных просторах чужой земли.
Элиана сидела возле окна, за которым раскинулся лес – фантастические золотые россыпи горящей в лучах вечернего солнца осенней листвы.
На плечи молодой женщины была накинута шаль, поверх которой спадала волна мягких, шелковистых, как луговая трава, волос. Ее лицо как-то странно потемнело, и взор погас; могло показаться, что от прежней Элианы осталась лишь призрачная, тленная оболочка, прикрывавшая изменившуюся сущность. Сломив свою волю, она уже не хотела ничего чувствовать, не желала ни о чем размышлять. И хотя ее сердце по-прежнему болело, словно проткнутое кинжалом, взгляд выдавал царившую в душе опустошенность.
Арман Бонклер подошел сзади и прикоснулся к ней. Элиана содрогнулась.
И тем не менее она заставила себя заговорить.
– Я выполнила все ваши требования, – глухо произнесла она, – теперь ваша очередь.
Он улыбнулся, и женщина, к счастью, не видела этой улыбки.
– Я тоже сдержал слово. Софи и ваш обожаемый Максимилиан, должно быть, давно добрались до места. Вам нечего опасаться за них – они уехали в сопровождении охраны. Их обменяли на наших людей.
Элиана обернулась и уставилась на него беспомощно-отчаянным взором. До нее начала доходить истина. Арман Бонклер блефовал. Максимилиану с самого начала ничего не угрожало, и он это понимал, а вот она… Его холодный, трезвый ум все проанализировал, а ее слабое, чувствительное сердце обманулось.
Элиана занесла было руку, чтобы ударить Армана, но тут же бессильно опустила. Потом приложила ладони к горящему лицу. Ее бил озноб; похоже, началась лихорадка, возможно, вызванная невероятным напряжением, в котором женщина пребывала последние сутки.
– Отпустите меня, – прошептала она, – мне нужно вернуться в Париж.
– В Париж? По-моему, вы направлялись в Булонский лагерь?
Женщина покачала головой.
– Теперь у меня не достанет сил поехать туда.
– Полно, Элиана! Надеюсь, теперь мы можем говорить друг другу «ты»? – в его голосе зазвучали интимные нотки.
Он попытался обнять ее, но женщина отпрянула.
– Оставьте меня! Не смейте прикасаться ко мне!
Арман рассмеялся.
– После того, что было? Бросьте, Элиана, я прекрасно понял, что вы за женщина! Напрасно вы притворялись бесчувственной. Если б я смог никогда не расставаться с вами…
Элиана попыталась закрыть уши руками, чтобы не слышать его слов, но он неумолимо продолжал:
– Сейчас у меня нет возможности отправить вас в Париж или куда там еще… Придется задержаться здесь…
Элиана похолодела.
– Вы не можете так со мною поступить!
Арман развел руками и произнес с циничной, ранящей сердце насмешкой:
– Почему нет? Мне приятно ваше общество. Признайтесь, ведь мы весьма недурно провели время?
Женщина опустила голову и сидела так, пока он не покинул комнату. А после ей только и оставалось, что безмолвно и неподвижно смотреть в пустоту.
Элиана не знала, сколько прошло времени. Она пребывала в странном оцепенении, полудремоте-полубреду, и не слышала никаких звуков. Окружающая действительность казалась ей погруженной в летаргический сон.
Она удивилась, когда вновь увидела перед собой словно бы выросшего из-под земли Армана Бонклера. Он заталкивал в карман какие-то бумаги и засовывал за пояс пистолет.
Очнувшись, Элиана заметила, что с лица Армана исчез налет хитроватой мягкости, его взгляд стал жестким, и в манерах появилось беспокойство.
– Мне нужно уходить. Собирайтесь, вы отправитесь со мной.
– Куда?
127 
