132 
Она напрасно ждала: он ничего не добавил и отошел вглубь камеры.
Постояв с минуту, Элиана повернулась и вышла за дверь.
Она спустилась вниз и остановилась, не зная куда идти. Небо над головой было бледно-голубым, ближе к горизонту – синевато-серым, и там, вдали, воды залива казались похожими на жидкое серебро; плескаясь, они ослепительно переливались в лучах утреннего солнца, полускрытого веером легких перистых облаков. Тишина простирала вокруг свои легкие крылья, но Элиане показалось, что в умиротворенности скрывается настороженность: не так ли бывает перед крушением мира, когда все висит на одной-единственной тоненькой ниточке, когда чувства замирают, и даже пламя любви напоминает погребальный костер?
На мгновение женщине почудилось, будто она снова видит перед собой опаленное заревом небо и внимает последним секундам исчезающего покоя. Девяносто третий год оставил в ее душе кровавый след, уничтожить который смогла лишь любовь. Да, любовь, способная излечить раны исстрадавшегося сердца! А что осталось теперь? Элиана знала, что значит расставаться с умершими, но навсегда терять живущих…
Внезапно женщине показалось, что она слышит свое имя. О нет, если б даже Бернар окликнул ее, звук его голоса не прорвался бы сквозь каменные стены!
И все-таки Элиана чувствовала: если она не вернется прямо сейчас, то ощутит себя окончательно сломленной, навеки потеряет все, чем прежде жила. Таков уж был ее рок: она не умела прощаться с иллюзиями.
Элиана повернулась и пошла назад – каждый шаг давался ей с трудом из-за дрожи в коленках, да еще оттого, что так сильно стучало сердце. Она задыхалась, но все же поднялась наверх и попросила открыть дверь.
В лучах неяркого колеблющегося света она увидела лицо Бернара, его лихорадочный, зовущий взгляд. Элиана молча смотрела на него, и он протянул к ней руки, а в следующую секунду выдохнул:
– Ты вернулась! Всего лишь минуту назад я отдал бы жизнь за то, чтобы ты это сделала.
Не в силах сдержаться, Элиана громко зарыдала. Сейчас она так же невыносимо страдала оттого, что их разделяет решетка, как несколькими мгновеньями раньше подсознательно радовалась этому. Они не могли обняться, но сплели пальцы, с невыразимой нежностью и в то же время крепко, почти до боли.
«Опять страдания! – подумала Элиана. – Значит, им место не за границей вечного мрака, а здесь – в этом мгновении света! Что же ждет нас там, в вечности, холодной, бездушной, как эти каменные стены? Мы считаем, что, рождаясь, попадаем на свободу, но, возможно, краткий миг бытия – всего лишь отблеск бесплодной мечты о свете перед бесконечным свиданием с тьмой!»
И тут Бернар произнес, хотя и с горечью, но в то же время искренне, жарко и страстно, как всегда говорил в минуты их встреч и прощаний:
– На самом деле я не мог отпустить тебя так! Сейчас не имеет значения, простил ли я тебя, сумел ли понять. Что бы там ни было, с любовью к тебе я ничего не могу поделать! Ты единственная, перед кем я открыт и… наверное, беззащитен. Теперь я знаю: величайшее испытание на земле – испытание любовью. Конечно, мне понадобится время, чтобы разобраться в своей душе, но я чувствую, что не способен тебя оттолкнуть.
Элиана помотала головой. Да, кому как не им, пережившим девяносто третий, столько страдавшим от потерь, было дано знать, как хрупка жизнь и как сильна любовь. Они не могли позволить себе забыть об этом, просто не могли.
– Наверное, любой мужчина на моем месте предпочел бы умереть, чем вот так растоптать свою душу и предать свое тело позору, – прошептала Элиана, не смея поднять взор.
Бернар дотронулся до ее плеча.
– Посмотри на меня.
И когда она выполнила его просьбу, промолвил:
– Так ведь ни один мужчина на свете не обладает женским сердцем.
Женщина хотела что-то сказать, но он приложил пальцы к ее губам.
– Не надо. Мы поговорим обо всем, когда я вернусь.
В ее взгляде была надежда и тревога, и Бернар прибавил:
– Ты же знаешь, я всегда возвращаюсь к тебе.
Элиана через силу улыбнулась. Она продолжала ненавидеть себя и… Максимилиана, но верила, что это пройдет. Она дорого заплатила за то, чтобы разобраться в себе и постичь истину. В ее жизни часто случались минуты, когда призрачное прошлое вставало во весь рост перед ее взором и неумолимо стучалось в двери памяти. Но только теперь она по-настоящему почувствовала и осознала: в сердце этого прошлого больше нет.
Перед нею открывалось что-то новое, то, что она превыше всего хотела бы сохранить в этой жизни, такой опасной, непредсказуемо-жестокой, дарящей мгновения страшных разочарований и… годы великой любви.
132 
