58 
Они смотрели друг на друга не более минуты, но казалось, будто прошла целая вечность.
– Здравствуйте, Элиана, – тихо произнес Максимилиан, и она так же негромко ответила:
– Здравствуйте.
Наступила пауза, затем Элиана предложила гостю сесть.
– Сколько же прошло лет? – сказал он, не сводя с нее задумчиво-печального взгляда.
– Шесть, – ответила она и, заметив, что Максимилиан хочет о чем-то спросить, промолвила: – Не надо меня ни о чем расспрашивать и не стоит рассказывать о том, как вы жили все эти годы. Лучше скажите, что вы намерены делать теперь? Вы вернулись во Францию насовсем?
– Пока – лишь на время. Но я вернусь через год, через два, как получится.
– С кем вы теперь? – спросила Элиана.
– Ни с кем. Я был с роялистами до тех пор, пока верил, что союз с другими монархиями может спасти страну. Я служу не Бурбонам, а Франции, и надеюсь, когда-нибудь к власти придут люди, способные оценить мои стремления и возможности.
– Мой отец тоже хотел служить во благо государства и народа, – сказала Элиана. В ее голосе звучали разочарование и грусть.
Максимилиан кивнул.
– Да, мне очень жаль наших отцов. Я бы не назвал их патриотами, это были, скорее, романтики старого времени. Наше поколение более расчетливо, а они служили лишь во имя своей веры, веры в будущее страны и короля. Теперь таких людей не осталось. – Он помолчал, а потом прибавил: – Чего я не могу простить якобинцам, так это того, что они убили в людях веру, веру в Бога. Проще восстановить разрушенный город и превратить пустыню в цветущий сад, чем возродить в человеке утраченную веру.
– Откуда вам знать? Ведь вы не священник.
– Неважно. Я уважаю служителей церкви, но я не стал бы возлагать на них столь непосильную задачу. Вера, она ведь, как и любовь, рождается в сердце неведомо отчего и умирает зачастую прежде гибели самого человека. Свет души меркнет – вот и все. Тут вам повезло, Элиана, этого вы не потеряли, я прав?
Молодая женщина ничего не ответила, только приподняла тонкие брови, и ее глаза из-под черных, прямых как стрелы ресниц блеснули холодком.
– Что же, по-вашему, спасет Францию? – спросила она через некоторое время.
Максимилиан невесело усмехнулся.
– Если народ разуверился в Небесном Спасителе, значит, нужен тот, кто заменит его на земле. Провидец, гений, человек, могущий повести людей за собой, тот, кто заставит страну сделать решительный шаг, гигантский прорыв в будущее.
– И будут жертвы? – прошептала Элиана, а Максимилиан спокойно ответил:
– Этого не избежать.
– И вы способны поверить в божественное предназначение личности?
– Я – нет, но люди поверят. И если они увидят воображаемый нимб над головой своего вождя, все будет в порядке.
– Но ведь это обман, греза?
– Вся жизнь есть сон, Элиана. И мы всегда будем сожалеть о прошлом и грезить о будущем, сколько б ни минуло веков.
– Vana somnia,[5] – прошептала молодая женщина.
– Но ваш сон сбудется, я уверен, – сказал Максимилиан, но Элиана вновь не дала перевести разговор на их отношения:
– А вы хотели бы стать такой личностью? – полушутливо спросила она, хотя ее взгляд оставался серьезным.
Максимилиан рассмеялся.
– К счастью, я пережил подобные мечты! Теперь я слишком хорошо понимаю, что гений истории – есть ее жертва.
И еще нужно быть немного романтиком, Элиана; боюсь, что у меня недостаточно горячее сердце.
Когда он произнес эти слова, молодая женщина почему-то вспомнила Бернара, бросившегося в сражение со смертью с небольшим ножичком в руке. Бернар! Она часто думала об их единственной ночи. О, она провела бы еще одну такую ночь, тысячу таких ночей! Что-то подсказывало Элиане, что она могла бы быть очень счастлива с этим человеком.
А Максимилиан продолжал:
– Пока мне придется побыть не у дел, и я хочу вернуться за границу. Когда я узнал, что вы живы, то решил приехать в Париж и предложить вам стать моей женой.
Что-то мелькнуло в ее взоре, точно свет в ночи, но она не проронила ни слова.
Только теперь, при встрече с Максимилианом, Элиана поняла, как сильно изменилась. Она смотрела на себя его глазами и видела другую женщину, к которой еще не успела привыкнуть, которую не знала так хорошо, как ту, прежнюю. И ей еще предстояло разобраться в себе.
Она почувствовала, что прошлое наконец превратилось из живой боли в воспоминание – она сумела выбраться на берег из бурлящей реки и смогла увидеть горизонт.
58 
