48 
К Толику Мария Петровна еще недавно питала нежные чувства. Называя вещи своими именами, Толик бросил ей спасательный круг, когда тонула в отчаянии, ухаживая за полуживым Володей, выла от безысходной тоски по собственной и Володиной судьбе. А тут Толик со своей смешной и, чего лукавить, живительной для старой бабы любовью. Как в чистой водице искупалась! Но хватит водных процедур! Побаловались, и довольно!
В новые обстоятельства жизни Толик не вписывался. У Марии Петровны появилась теперь новая любовь, чистая и великая, – дочь и внучек. Марии Петровне особенно неприятно вспоминать (и мысленно она почему-то винила Толика), как вчера оболгала этого недотепу, сказала, будто он зарится на коллекцию, чуть ли не убить (кажется, так и брякнула про убить) мечтает. Зачем врала? Жалости хотела… все бы за жалость дочери отдала, любого святого оболгала. Дура старая! А с Толиком правильно поступила! На кой ляд ему умирающая грымза? Пусть найдет себе молодую бабу, чтоб детей нарожала и пустышки облизывала. Мария Петровна однажды видела, как молодая мать облизнула соску-пустышку, прежде чем дать ее лежащему в коляске ребенку. Негигиеничный, но интимно-сокровенный жест вызвал у Марии остановку сердца. Это было в тот период, когда она пыталась вернуть Ирочку. Страстно захотелось так же – сначала самой облизать соску, потом дать своему ребенку, объединиться с ним. Хотя Ирочка в то время обходилась без сосок, двухлетняя, она смешно топала, держась за бабушкину руку.
Мария Петровна покончила с обстановкой спальни и перешла к мебели, стоящей в гостиной, упомянула «вазу хрустальную большую со сколом по краю», когда опять раздался звонок в дверь. И опять ёкнуло – Ирочка?
На пороге стоял дедок с цветами. Он держал их перед собой и смущенно улыбался. Карман пальто оттопыривался – из него торчала оберточная бумага.
– Николай! – узнала Мария Петровна. – Как постарел, пожух! Чисто обсевок!
Признаться, Николай Сергеевич тоже мысленно ахнул от того, как изменилась Маруся. Он, конечно, понимал, что годы должны взять свое. Но в памяти жила Маруся двадцатилетняя, с алебастровым лицом, тонкой талией и стремительностью (так он для себя определял) тела. Сердце болезненно сжалось от невозвратности ее былой красоты.
– Ну и я не первой свежести, – поняла его сконфуженный взгляд Мария Петровна. – Проходи. Давай поцелуемся! Надушился-то! Как педик! Для меня или ориентацию поменял?
– Для тебя, Марусенька. Мне иногда кажется… возможно, ошибаюсь… что я так стар, псиной пахну… У зятя одеколон… позаимствовал.
– Хороший запах, тебе идет. Снимай пальто. Спасибо за цветы! Чудные! Тапочки надевай, пошли в комнату. Нет, на кухню. Будем чай пить. Врачи, обжоры, все деликатесы смели. Чем же тебя угостить?
– Да мне ничего не надо! Я на минутку!
– Какая «минутка»? Целую жизнь не виделись. Иди садись сюда, к окну. Удобно? Подожди, я сейчас.
2
Мария Петровна принесла из комнаты вазу большую хрустальную со сколом по краю, наполнила водой, поставила цветы и еще раз поблагодарила:
– Прекрасные розы! Мне тысячу лет никто цветов не дарил.
Николай Сергеевич невольно взглянул на подоконник, где стояли белые хризантемы в кувшине.
Их несколько дней назад принес Толик. Зачем соврала, что давно никто цветов не дарил? Почему, когда хочешь быть предельно искренней, врешь на каждом шагу?
Николай Сергеевич подумал, что бедная Маруся сама себе покупает осенние цветы.
Мария Петровна распахнула холодильник, осмотрела сиротливые полупустые полки, привычно выругалась:
– Холера! Шаром покати! Есть сыр и объедки ветчины. Будешь? Сделать бутерброды?
– Спасибо, Марусенька! Ты всегда была очень хлебосольной.
– Откуда знаешь? У тебя не было возможности познакомиться с моей хлебосольностью.
– Я предполагаю, – выкрутился Николай Сергеевич.
Мария Петровна включила газ под чайником, сделала бутерброды, достала из шкафа вазочки с вареньем и конфетницу с двумя несчастными «Каракумами». Посмотрела на них и счастливо улыбнулась. Вчера была полная ваза, Ирочка съела. Разворачивала фантики и трескала конфетки как семечки, будто маленькая девочка.
Николай Сергеевич с легким изумлением наблюдал, как Маруся улыбалась конфетам, не поставила их на стол, а убрала обратно в шкаф, точно большую ценность.
– Рассказывай, как жил. – Маруся присела за стол.
– Хорошо, спасибо! Мама умерла шесть лет и пять месяцев назад.
48 
