— Да!
— Это я, привет, — просипел Степан.
У него перехватило горло от волнения. Он прокашлялся.
— Я не смогу… — И не сумел сказать, что именно.
— Ты в порядке?! — заорала Стаська отчаянно. — Что с тобой случилось?!
— Я? — удивился Больших, настроенный совсем на иные мысли. — Я в полном порядке. Стаська, ты чего?
— Господи! Я думала, с тобой что-то случилось! — выдохнула она с облегчением.
— Почему? — поразился Больших.
— Не знаю! Что-то на сердце тревожно весь вечер! С тобой точно ничего не случилось?
— Со мной нет, — потрясенный до глубины души этим ее чувствованием, ответил он.
— А с кем? — требовательно голосила Стаська.
— С Верой…
— Что? — перешла на деловой тон она.
— Рак. Завтра срочная операция.
Он вкратце объяснил, что случилось. И они замолчали. И слушали эту тишину, как разговор.
Станислава понимала, что именно он не может — не только сегодня, а неизвестно сколько еще приехать к ней…
И все причины, не пускающие Степана Больших к ней, укладывались в тысячи «потому что».
Потому что сейчас он жизненно необходим той женщине и ее семье…
Потому что он не умеет по-другому…
Потому что он не может бросить Веру в такой момент и тем более сказать ей, что встретил другую…
Потому что он не может быть со Стаськой в счастье, в любви, в радости и врать Вере, пусть и не врать, а недоговаривать…
Потому что ничего бы не сложилось у них, если бы он был другим…
Потому что, когда она ломилась к нему в дом за помощью, если бы он отказал или выставил ее, сказав, что устал и это не его проблемы, не возникло между ними ничего — ни магии, ни чуда…
Потому что Стаська любила его только таким, таким, какой он есть…
Всего. Полностью. Степана Сергеевича Больших — мужчину и врача!
А он думал, какая это мука мученическая — отказаться от Стаськи на час, на день, на неизвестный срок, на любое время! После того как преодолел страхи, оставив их прошлому, и только-только соединился с ней!
И о том, что кто-то наверху наказывает его этой мукой за проявленную слабость, за боязнь перемен, за то, что помыслил, что может спокойно и благополучно жить без нее!
И о том, что вот сейчас он отказывается от нее в третий раз!
И пусть на время, пусть ненадолго, и надо как-то объяснить ей ситуацию, и все его «невозможности»…
Но ей предстоит еще раз пережить его вынужденное отступление…
Одной. Без него.
И поймет ли она, простит, примет?
— Степан! — нарушила их молчаливый диалог Стаська, негромко, но твердо. — Ты делай что считаешь нужным и должным. Я понимаю.
У него защипали грозящими слезами глаза. Он зажмурился и сильно зажал двумя пальцами веки.
Черт бы все побрал на свете!
Как ему теперь с этим жить? Кого он предает больше: Веру или Стаську?
— Стаська… — прохрипел он, — я… буду звонить тебе все время!
«Сколько? — безнадежно подумал он. — Месяц, два, три? Звонить, слышать ее и не видеть! Ах, ты ж бога душу мать! Сам, козел, все запутал, теперь вот расхлебываю, да не один! И Стаське приходится!»
А она спросила, как тогда, когда он позвонил из ветреного, холодного, пыльного и негостеприимного Пакистана:
— Тебе там совсем тошно?
— Совсем, — признался он. — Так тошно, что выть хочется!
— Ничего, ты справишься, Больших! — уверила она грустным голосом.
— Я справлюсь, Стасенька, только ты потерпи, пожалуйста! — попросил он.
— Я потерплю, но все равно справляйся скорее, — не удержалась она.
— Я постараюсь, маленькая! — пообещал Степан.
Он посидел, откинув голову на подголовник, заново прокручивая весь разговор. Снова и снова, все слова, до вздоха, до интонации, до молчания — все, что она ему говорила и как — теплея душой, отходя от холодного бессилия, которое ощущал, оказывается, весь день.
Ему хотелось к ней до одури!
Он завел машину и поехал в штаб. Завтра у него по графику дежурство, значит, сегодня надо договориться перенести его на послезавтра.
И опять не со своей бригадой! Чего он очень не любил, разумеется, все ребята у них в конторе замечательные, но свои — это свои!
— Быстро говори, что случилось! — потребовала тетушка.
— У Веры рак, завтра операция, — потускневшим голосом объяснила Стаська, усаживаясь на стул.
— И что? — воззвала к продолжению княгинюшка.