150 
– Не стрелять, товарищи! Демонстрировать мирно.
Напротив университета стоял автомобиль. Когда подошли ближе, из машины встала в рост с речью Маруся Спиридонова. Что она кричала нам – я не помню, наши колонны шли скорым маршем. Тысячи были нас, многие тысячи, и мы шли ко дворцу Кшесинской. Вот и садик, голубели в небе пасмурном эмали татарской мечети.
– Ленина! – стали просить матросы. – Давайте сюда Ильича!
Выступал с балкона Луначарский, говорил с нами Свердлов.
– Ленина! – просили мы у них с улицы…
Ленин вышел на балкон. Ильич извинился, что сегодня не в настроении говорить, потому что болен. Его речь – два слова, не больше. Никаких программ. Никаких призывов к свержению. И мы пошли дальше… Он тогда словно предчувствовал, что ждет Балтику впереди, и – стойкость, выдержка, вера! – лишь к этому он призывал.
Военные оркестры трубили уже на Троицком мосту. Прохожие глядели на нас с ужасом. Особенно на Невском нашего брата боялись. На углу Литейного посыпались пули. Я шел в голове колонны, а те, что шагали в хвосте ее, даже не слышали выстрелов, – столь велика была наша сила. Пули бились под ногами, многие даже не сразу поняли, что по ним стреляют. Первая кровь брызнула на панель. Колонна расстроилась. Я укрылся в подворотне, видел, как ползут раненые. Вокруг меня сдергивали с плеч винтовки, стали палить по окнам и чердакам. Я выпустил всю обойму, вставил новую…
– Стройся! – раздалась команда, но построить нас снова в порядке было уже невозможно.
– Не нервничай! – орали вокруг.
Мы шли дальше уже стенкой, забив не только мостовую, но и все тротуары. Помню, как при нашем приближении с визгом опускались железные шторы на витринах магазинов. «Кронштадт идет!..»
Вот и Таврический, здесь вдоль Шпалерной, за решетками садовой ограды, теснились рабочие. Рядом со мной шагали два матроса, один с «Авроры», другой со «Штандарта», они разговаривали:
– Свернем шею сразу всем, и… даешь Советы!
Кто-то сказал, что арестовали министра Чернова – он был эсер, по земледелию, кажется. Все кричали по-разному, и мало кто понимал, что происходит и зачем сюда пришли.
– Стой, братцы! Декабристы так же стояли.
– Ого! Много они выстояли?
– Пальнут с чердака… пропадай молодость!
– Стой, говорю. Ленин уже прибыл…
Из толпы стали выкликать имя Церетели:
– Церетели! Пусть он скажет, что происходит…
Вышел из дворца Свердлов:
– Вместо Церетели сегодня – я!
Мы засмеялись. Я протиснулся через ораву матросов к рабочим. На руках женщин спали дети. Звякали кружки с водой, за которой бегали куда-то далеко. Я спросил одного мастерового:
– Отец, а давно вы здесь загораете?
– Второй дён на земле… не пимши, не жрамши.
Тут и другие вступились:
– Вы-то, кронштадтские, еще первачи. А мы вот ночь здесь околевали. Дюже озябли. Неужто так и уйдем ни с чем?
– А чего добиваетесь? – спросил я. – Лозунг у вас есть?
– Эй, Локтарев, покажи малому лозунг наш…
Один рабочий вскинул над садиком красное полотнище, на котором я прочитал: «Вся власть Советам!» Все ясно. Я вернулся.
– Долго будем стоять? – у дружков спрашивал.
– Да хто его знае… Народу уйма, а толку нет.
– Делегатов-то к Ленину послали?
– Были уже. Там вциковские о нас совещаются…
Неожиданно раздался возглас:
– Всем, всем, всем… всем можно разойтись!
Нас было тысяч сорок в бушлатах, и, когда мы разом заревели, казалось, обрушится купол Таврического дворца.
– Это почему же разойтись? А на что шли?
Вциковские стали нам разъяснять:
– Товарищи, своей солидарностью и своими большевистскими лозунгами вы цели уже достигли… Подумайте о ваших братьях рабочих, которые сидят тут давно. Дайте им уйти в уверенности, что вы их защитите. Ваша воля не пропала для революции даром!
Надо возвращаться. Часть наших ребят оставалась в Питере – кто в охране дворца Кшесинской, а кто попал в гарнизон Петропавловской крепости. Я встретил тут приятеля с миноносца № 217, который у стенки завода трубки в котлах менял, и на этом эсминце переночевал. Вот, кажется, и все, что можно кратенько сказать об этой исторической демонстрации.
Утром я проснулся на чужой подвесушке, стал во фланелевку головой пролезать, еще босой на линолеуме стою, а ребята (с этого «минаря» № 217) и говорят мне:
– Ты, приятель, поживи у нас.
– А чего?
– На улицу не совайся.
– Это почему?
– Наших братишек в городе лупцевать стали…
150 
