Особенно,... 
118 
Он сунул в рот каштан и погрузился в воспоминания об их тогдашнем приезде.
Восемь лет — долгий срок, и к тому же он тогда был слишком обескуражен тем, что в последнюю минуту пришлось отказаться от роли находящегося в свадебном путешествии молодожена, сменив ее на амплуа заядлого туриста. Он оглянулся на кафе и закусочные, выстроившиеся в ряд на городской набережной у него за спиной. Свет внутри не горел, навесы были убраны, а уличные стулья поставлены один на другой рядом с дверью и прихвачены цепью во избежание кражи.
И тут он увидел ее. Вывеска с большими яркими буквами ничуть не изменилась с того давнего-предавнего февральского дня. Он прочитал написанные на ней два слова, и воспоминания прошлого вмиг обрушились на него неудержимым потоком, породив острое чувство смятения, запоздалого понимания и гнева.
Надпись на фасаде гласила: «Гостиница „Рондо“».
Как он мог забыть?!
Эмма бросила на стол фотоаппарат и рухнула на кровать:
— Ну, что скажешь? Правильно, что я предложила сюда приехать?
Было четыре часа дня. Джонатан насквозь промок под ливнем, неожиданно пролившимся из пришедшей с моря грозовой тучи. В этот день они осматривали древний портовый город Чивитавеккья, который мог измотать даже самого рьяного туриста.
— Думаю, сегодня я увидела столько дорических колонн, что их мне теперь хватит лет до сорока, — толкнула его в плечо Эмма. — И радуйся, что я настояла на посещении лишь наиболее важных достопримечательностей. В конце концов, три часа — это не так уж много.
— Три часа? Мне показалось, прошло три дня, — сказал Джонатан, наблюдая, как Эмма стаскивает с себя мокрую одежду. Сперва жакет, затем блузу, брюки и, наконец, носки.
Она повернулась к нему, оставив на себе только практичное женское белье фирмы «Джоки», однако на Эмме даже бумажный мешок смотрелся бы сексуально.
— Куда ты смотришь?
— На тебя.
— Почему?
— Потому что думаю, что заслужил награду. За то, что не пропускал твои слова мимо ушей, когда ты зачитывала мне из путеводителей весь этот исторический хлам.
— Да? Прямо сейчас?
— Конечно. Меня нужно заставить забыть, что в это время мы могли бы наслаждаться красотой Сикстинской капеллы вместо всего этого древнего убожества.
— Тебе просто хочется полюбоваться на изображения обнаженных женщин в капелле.
— Микеланджело разбирался в красоте почти как я.
— Вот как? — Эмма выразительно на него поглядела, словно желая сказать, что он слегка преувеличивает свои достоинства. — Ну ладно. Думаю, тут я смогу кое-чем помочь, — произнесла она, подхватывая его тон и признавая, что награда необходима. — Экскурсию в Рим я тебе устрою прямо сейчас.
— Интересно. Жду с нетерпением.
— Садись на кровать. Нет, не так близко. И чур, не лапать экскурсовода.
Джонатан запрыгнул в постель и подложил себе под спину подушки, а Эмма исчезла в ванной. Через три минуты она возвратилась с распущенными волосами — длинные вьющиеся пряди ниспадали на обнаженные плечи. Грудь ее прикрывало полотенце, а одну руку она держала за спиной.
— Закрой глаза, — велела она. Джонатан повиновался. — Хорошо. А теперь открой.
Джонатан открыл глаза. Эмма стояла у изножья кровати, совершенно нагая. Одной рукой она прикрывала лобок. В другой держала, протягивая ему, блестящее красное яблоко. Это была Ева из Сикстинской капеллы.
— У Адама не было ни единого шанса устоять, — проговорил он. — Интересно, где та грань, за которой начался первородный грех?
Эмма щелкнула пальцами:
— Закрывай глаза снова.
Джонатан подчинился. На сей раз, когда он их вновь открыл, она сидела на стуле, со скорбным видом глядя на мокрую куртку Джонатана, лежавшую у нее на коленях. Глубокое чувство в ее глазах поразило его, затронув в душе какие-то потаенные струны.
— Теперь ты Дева Мария. Из скульптуры «Пьета». Оплакивание Христа, — проговорил он.
— Очень хорошо. — Эмма вскочила со стула. — И еще раз.
Джонатан вновь закрыл глаза. Когда ему было позволено снова на нее взглянуть, она стояла на том же стуле, дерзко водрузив ногу на подлокотник и завязывая волосы на голове в тугой узел.
— Рождение Венеры, — предположил он.
118 
