Особенно,... 
230 
В мемуарах князя Д. Д. Оболенского приводится характерный случай. В канцелярии Ефремовского уезда князь обнаружил 118 рублей, содранных с крестьян местными властями для Комиссарова еще в 1866 году. Сейчас в губернии был сильный голод, и Оболенский написал “спасителю” в полк, что крестьяне, мол, умирают от голода, а потому вы, как бывший крестьянин, пожертвуйте эти 118 рублей в пользу голодающих! Ответ, писанный безграмотными каракулями, пришел очень быстро. Новоявленный “Сусанин” просил как можно скорее выслать для него в Тверь эти “плакучие” рубли, с его же земляков содранные. Письмо было настолько дико и безобразно, что князь Д. Д. Оболенский отправил его (ради анекдота) в коллекцию археографа графа А. С. Уварова.
Жизненный конец “спасителя” был отвратителен!
Все давно пропито, в людях он вызывал лишь брезгливость. По привычке он еще пытался что-то бормотать о своем “подвиге”, но его уже никто не слушал. Рюмочку нальют – и спасибо! Комиссаров-Костромской чем-то напомнил мне Хрипушина из повести Глеба Успенского “Нравы Растеряевой улицы” – только герой Успенского был крупнее, самоувереннее и выступал с большим апломбом!
Россия вступала в новую эпоху…
Она исключила Комиссарова-Костромского из своей памяти.
Она воскрешала в памяти образ Дмитрия Каракозова.
Всеми забытый, влача жалкое существование попрошайки, “спаситель” загнулся после очередного запоя.
Добрый скальпель Буяльского
Для начала раскрываю том истории Царскосельского лицея, выпущенный в 1861 году… Читаю: “Извлечение из тазовой полости инородного тела, воткнувшегося снаружи через овальную дыру, сделанное профессором анатомии статским советником Буяльским”.
Не будем придираться к огрехам языка прошлого…
Случилось это в 1833 году; занятия в Лицее кончились, и мальчики резвились. При этом один из них подшутил над другим “самым неразумным и безжалостным” образом. Когда двенадцатилетний Алеша Воейков садился на скамью, он “подставил ему стоймя палочку из слоновой кости”; палочка длиною с указку переломилась, и “когда сей несчастный ребенок от сильной боли соскочил”, то при сокращении седалищных мышц палочка сама по себе вошла в глубь его тела, словно шпага, разрывая внутренние ткани ребенка… Глупая забава грозила смертельным исходом.
Директор Лицея, генерал Гольтгойер, был испуган:
– Что скажет государь, если узнает? Мы же ведь не в диком лесу живем, а в самой резиденции его величества… О Боже!
Алеша Воейков кричал от нестерпимой боли.
– Терпи, – говорил ему генерал. – Сам виноват.
– Чем же я виноват? – плакал мальчик.
– Надо было смотреть, куда садишься…
Но скрыть происшедшее было нельзя, и только на следующий день решили позвать царского лейб-хирурга Арендта. Когда он пришел в лазарет, Алеша Воейков уже не мог согнуть ногу.
– Где больнее всего? – спрашивал Арендт.
– Везде больно, – отвечал лицеист…
Арендт говорил при этом уклончиво:
– Положение слишком серьезное. Тут нужен консилиум…
Пришли из царского дворца другие врачи, крутили Воейкова так и сяк, пытались прощупать палочку в его теле, но им это не удавалось. Гольтгойер твердил лишь одно:
– Что скажет государь, если узнает об этом? Это же конец всему… Господа, да придумайте же наконец что-нибудь!
На третий день хирурги сообща нашли выход:
– Посылайте карету за Ильёй Буяльским…
Буяльский прибыл. Лейб-хирурги, боясь ответственности, уклонились от ассистирования ему при сложной операции.
– Генерал, – сказал Буяльский директору Лицея, – в таком случае прошу подержать мальчика лично вас…
Проклятая указка не прощупывалась ни там, где она вошла в тело, ни там, где бы она должна торчать своим концом.
– А если оставить так, как есть, – наивно предложил Гольтгойер, сам измучившись. – Ведь живут же солдаты с пулями в теле.
– Э-э, генерал! Нашли что сравнивать… пулю с указкой!
Тонкий серебряный щуп погрузился в тело ребенка. Буяльскому никак не удавалось прощупать обломленный кончик указки. Прошло уже более двадцати минут, а среди обнаженных скальпелем мускулов все еще не было видно палочки… Наконец он ее нащупал.
– Вот она! Уже пронзила поясничный мускул…
Обхватив ее конец щипцами, Буяльский (человек большой физической силы) извлек “инородное тело” на тридцать четвертой минуте после начала операции.
230 
