Последние отзывы

  117  

Панафидин зевнул. Конечно, никто не спорит: складки на штанах необходимы, но если «Лига Обновления Флота» начала возрождение флота со штанов, то эти господа офицеры еще не скоро дождутся свободных корабельных вакансий. А на соседней койке лейтенант с «Новика» припадал к гитаре:

• Там мертвые спят адмиралы
• И дремлют матросы вокруг.
• У них прорастают кораллы
• Меж пальцев раскинутых рук…

Мичману все надоело. Решил прогуляться. Надел свежий воротничок с лиселями. Прицепил кортик. Взял в руку перчатки.

– Вы не знаете, что сегодня в Морском собрании?

– Лекций никаких, – ответил сосед. – Библиотека открыта. Ну и ресторан, как водится… не без этого!

На улице мичман купил с лотка пачку папирос «Дарлинг» (10 штук – 20 копеек), прочел на коробке стишата: «С тех пор как „Дарлинг“ я курю, тебя безумно я люблю». На минуту Панафидин представил себе поэта, который, содрогаясь в муках творчества, надеется заработать трешку на пропитание. Черт побери! Один соблазнил императора складками на штанах, другой убедил табачного фабриканта в своей гениальности. Каждый сверчок старается занять свой шесток.

В библиотеке Морского собрания он просмотрел последние газеты, ничего не выделив из них примечательного, кроме того, что южная часть Сахалина уступалась японцам, а Витте, сделавший японцам эту уступку в переговорах, получал титул графа. Ну что ж! Был князь Потемкин-Таврический, был Суворов-Рымникский, был князь Кутузов-Смоленский, теперь русский народ осчастливили явлениями «графа Полусахалинского».

– Мне смешно, – без смеха сказал мичман.

Перед матросом-калекою, служителем библиотеки, Панафидин выбросил на поднос рубль, и матрос ему поклонился:

– Спасибо, ваше благородье. Кормиться-то надоть…

Мичман проследовал в ресторан и в дверях ресторана, почти нос к носу, столкнулся с Игорем Житецким, который обдал его запахом лоригана, а идеальный пробор в прическе Житецкого лоснился от превосходного бриллиантина.

Друг гардемаринской юности широко распахнул объятия:

– О, Сережа! Милый ты мой, как я рад…

Панафидин даже отступил назад в удивлении:

– Ты? А я ведь, Игорь, искал тебя.

– Где?

– По всей Японии, среди пленных с эскадры адмирала Рожественского. Но не нашел… Кладо тоже не обнаружился.

– А меня на эскадре и не было, – спокойно отвечал Житецкий. – Неужели я такой дурак, чтобы влезать в эту авантюру? Николай Лаврентьевич тоже не верил в успех Зиновия.

– Но ехали-то вы на эскадру Рожественского.

– Мало ли что! Важно было уехать… Что мне здесь, в этой дыре? А в Питере жизнь бьет ключом. Такие перспективы… захватывающие! Именно теперь, когда от флота остались разбитые черепки, кому, как не нам, молодежи, делать карьеру? Ведь уже ясно: старики опростоволосились при Цусиме, на смену этим архивным дуракам приходит новое поколение… такие, как мы!

Только сейчас Панафидин заметил на плечах Житецкого эполеты лейтенанта, а на груди приятеля, подле Станислава, посверкивал эмалью и орден Владимира (правда, без мечей).

– За что? – спросил он, стукнув ногтем по ордену.

Житецкий прикинулся наивным юношей:

– Даром не дают. Делали для победы все, что могли. Не всем же стрелять из пушек… Ну, ладно. Об этом потом. Ты сюда? – Он показал в зал ресторана. – Тогда мы еще увидимся…

Панафидин засел в углу ресторана перед бутылкой коньяку. Старая обида ворочалась в душе, почти физически ощутимая. Конечно, зависть ни к чему, но… «Уже лейтенант!»

– Ладно, – сказал он себе, залпом выпивая две рюмки подряд. – Черт с ними со всеми. Поныряю на подлодках с полгодика и заслужу эполеты лейтенанта… честно!

Вернулся в ресторан Житецкий и, проходя мимо, с дружеской лаской обнял его за плечи:

– А чего ты в углу? Пойдем за наш столик. У меня там своя компания. Собрались люди полезные… для тебя тоже.

Панафидин до краев наполнил третью рюмку.

– Игорь, ради чего ты вернулся во Владивосток?

– А ты не догадываешься, дружище?

– Признаться, нет.

– Я приехал свататься к Вие Францевне. Можешь считать, что приглашение на нашу свадьбу тобою уже получено…

Коньяк глухо шумел в голове мичмана.

– Поздравляю… приданое богатое, не правда ли?

На лице Житецкого отразилась гримаса отвращения:

– Дело не в деньгах, и ты меня хорошо знаешь. Дело в чувствах, а Вия Францевна давно испытывает их ко мне.

– А ты?

  117