Он, все так же не глядя в ее сторону, отщелкнул двумя пальцами подальше докуренную сигарету и закурил новую.
– Я служил в спецназе, ты знаешь.
– Знаю.
– И почему я туда попал, ты тоже знаешь. Способности им мои приглянулись уж очень. Перед самым дембелем приезжали к нам в часть мужики засекреченные, смотрели, как мы учения отрабатываем. Они и до этого приезжали, смотрели, а в этот раз с целью определенной. Посмотрели и вызвали в кабинет к полкану меня и еще четверых и предложили идти учиться в школу разведки. Отучиться и начать профессионально работать не за самую маленькую зарплату, тот же спецназ и еще кое-что. Дали время подумать, домой съездить после дембеля.
– Зачем тебе это?! – закричала Катька, даже подскочила со скамейки. – Зачем?! У нас теперь все хорошо! Я буду учиться и работать, и ты найдешь работу, и мы будем вместе! Все время вместе и прятаться не надо!
Он посмотрел, наконец, на нее! И такое темное, глухое безнадежье стояло в его глазах, что Катька отшатнулась, не понимая. Он медленно отвел взгляд, закурил третью сигарету и ровным голосом пояснил:
– Ты помнишь и умеешь все, чему я тебя научил. Теперь за тебя можно сильно не бояться, и присматривать не надо каждую минуту. Если, конечно, что случится, я приеду и буду рядом. Брошу все и приеду. Только давай договоримся, ты ничего скрывать от меня не будешь, ни плохое, ни хорошее.
– Не буду, не буду, только не уезжай!! – просила она, от отчаяния сложив ладони замком, да так, что побелели костяшки пальцев. – Я без тебя пропаду! Как же я без тебя?!
Он потянул ее за локоть, усадил рядом, обнял за плечи – самый родной, единственный родной человек! – погладил по голове, чмокнул, как бывало, в макушку.
И не было того жуткого взгляда никакого, померещилось ей!
Привиделось.
Вот же он, все тот же родной Тимофей! Рядом, обнимает, успокаивает…
– Нет, Кошка, если постоянно тебя пасти, ты так соплей и останешься, не научишься сама за себя стоять. Ты сильная, ты многое знаешь и умеешь, пора учиться не дрейфить, Катюха! Будем переписываться, как раньше, может, получится звонить как-то.
– Я не хочу так! – сопротивлялась она краху надежд, ожиданий спокойной жизни рядом с ним.
– Тебе нравится медицина? – неожиданно спросил Тимофей, посильнее прижав ее к своему боку.
– Да. Очень! – куда-то в его плечо капризно буркнула Катька.
– А мне нравится то, чем я собираюсь заниматься. Сечешь?
Она помолчала. Думала и сопела в короткий рукав его футболки.
И почувствовала, что должна принять, смириться с его решением и отпустить его.
– Понимаю…
Катерина проводила его без слез-соплей, без надрыва и уговоров, собранно, как взрослый человек, привыкший многое терять в жизни.
А плакала потом. В подушку, ночью, дождавшись, когда бабушка уснет.
И последней сменой ресторанных блюд в череде перемен жизнь преподнесла ей еще одну неожиданность.
Десерт, так сказать.
В конце августа Катерина получила и предоставила Ксении Петровне расписание лекций и занятий, присовокупив к нему график своей работы санитаркой, с которой не собиралась уходить из-за поступления в институт.
– Ладно, – сказала бабушка, бегло просмотрев оба листка, – оставь, я изучу и составлю твое новое расписание на каждый день.
– Хорошо, – порадовала покорностью внучка, – только в нем надо учесть, что мне придется много заниматься дома и часы посещения библиотеки, когда это понадобится.
– Это очень расплывчато: «много заниматься» и «когда понадобится». Реши, сколько времени тебе необходимо для домашних занятий, и точно отметь, по каким дням и часам ты будешь посещать библиотеку.
– И то и другое по возникающей необходимости, – недолго искрила покорным почтением Катька.
– Иди, – отпустила ее бабушка.
На следующий день Ксения Петровна Александрова огласила Катерине Воронцовой свое решение о том, каким образом внучка будет жить дальше:
– Я внимательно изучила расписание твоих занятий и работы, учла также и замечание о библиотеке и домашних занятиях. И пришла к выводу, что график твоей жизни сильно помешает моему распорядку и нанесет вред самочувствию. Ты станешь задерживаться неизвестно где, возвращаться в неурочное время, это внесет хаос в мою жизнь. А я буду нервничать, волноваться, что мне с моим сердцем категорически запрещено.
Сердце у Ксении Петровны, как и положено любому «пламенному мотору», находилось в полной боевой исправности, вызывая у Катьки смутное подозрение, а знает ли бабушка вообще, где находится этот орган в ее теле.