Сагюнаро бросил новую формулу, длинной невидимой лентой обвившуюся вокруг существа, но оно стряхнуло ее с себя, даже не почувствовав. Удар руки, украшенной бахромой из окровавленной плоти, отшвырнул в сторону Гризли.
— Убей его! — крикнул тот, торопясь подняться. — Он не станет говорить.
— Мне нужна твоя боль, — прошипел дух, медленно обходя заклинателя.
Снова ринулся вперед, наткнулся на острие копья, отпрянул с удивительным для такой туши проворством.
— Кто тебя вызвал?
— Бесполезно. — Новая оборвавшаяся формула оттолкнула Сагюнаро, и тот едва удержался на ногах. — Он не скажет. А мы теряем время и силы.
Друг был прав. Измененное существо не хотело или не могло говорить. Единственное, на что оно было способно, — это убивать людей и бережно возделывать свою грядку с ирисами. Значит, надо было вернуть ему память о прошлом.
— Изгнание, первый уровень, — сказал Рэй, выше поднимая копье.
— Ты что, собрался духа изгонять из духа? — откликнулся Гризли, осторожно обходя чудовище и пытаясь зайти ему за спину.
— Да. Давайте!
Словно чувствуя, что люди замыслили что-то против него, утешитель ринулся на заклинателя, не обращая внимания на копье. Три формулы упали на существо в тот момент, когда длинные когти схватили окровавленную прядь волос с земли. На Рэя тут же обрушилась волна боли, которая должна была лишить его возможности сопротивляться духу. Но тот уже выпустил человеческое подношение и сам рухнул в грязь. По его гротескно раздутому, измененному телу пробегали струи желтого огня, рассыпаясь искрами. Чужая окровавленная плоть съеживалась, чернела, отваливалась сухими кусками.
Заклинатели, стоя рядом, плечом к плечу, смотрели, как дух корчится в грязи.
— Не ожидал такого эффекта, — честно признался Гризли, потирая ушибленное плечо.
Уродливая личина, под которой был скрыт дух, наконец разрушилась.
Он был похож на человека. Высокого, тонкого, с длинными белесыми волосами до пояса. И только его глаза сияли, выдавая потустороннюю сущность.
Утешитель посмотрел на Рэя и спросил все тем же чистым, неизменившимся голосом:
— Так ты хочешь отдать мне свою боль? — Несколько мгновений наслаждался напряженным молчанием заклинателей, а затем улыбнулся совсем по-человечески. — Ладно, я пошутил.
Легко поднялся, оказавшись одного роста с Гризли, оглядел всех троих смеющимся взглядом и сказал:
— Никто из вас не испытывает ничего, достойного моего внимания.
— Кто тебя вызвал? — спросил Рэй.
Дух оглянулся на ирисы, превратившиеся в груду гниющих стеблей, и произнес задумчиво:
— Жаль. Красивые были цветы.
— Кто тебя вызвал? — повторил заклинатель.
— Я не запоминаю имена, — равнодушно ответил утешитель, — но обычно люди мне и не представляются. Просто просят о помощи. Это была юная девушка. Желтые косы, светлое лицо… очень сильная боль. Тягучая, черная с внезапными яркими всполохами. Очень красивая.
— Девушка или боль? — тихо спросил Сагюнаро.
— Для меня это одно и то же, — доброжелательно отозвался дух.
— Когда все произошло? — Рэй уже начал подозревать, что его затея с расспросом утешителя может оказаться абсолютно пустой. Тот мыслил какими-то своими категориями, и перевести их на человеческий уровень понимания будет очень сложно.
Дух огляделся, явно пытаясь честно ответить на вопрос.
— Мост был новее. Ручей глубже. Ирисы не цвели, но они не цветут и теперь.
Похоже, последнее открытие повергло его в искреннее недоумение. Гризли покачал головой, показывая свое неодобрение и всей этой затеей, и Рэем в особенности.
— Кто заставил тебя убивать людей? — спросил заклинатель, все еще не собираясь отказываться от своего плана.
— Я не убивал. Всего лишь забирал у них то, в чем нуждался. А если они умирали от этого… что ж, тут ничего не поделаешь.
Сагюнаро тихо хмыкнул, выражая подобным образом свое отношение к такой философии. Утешитель перевел на него свой мерцающий взгляд.
— Ты обвиняешь меня? Но ты не знаешь моей сути. Я всегда забираю у людей больше, чем они хотят дать, — вместе с болью уходит и память.
— То есть человек, к которому ты приходишь, забывает не только о своем горе, но и вообще обо всем? — подозрительно осведомился Гризли.
— Да, — улыбнулся дух.
— Хорошенькое утешение, — саркастически рассмеялся тот. — Ни боли, ни печали, и память отшибло. Слушайте, по-моему, зря мы его не изгнали. Толку никакого, время потратили, и настроение испорчено.