Особенно,... 
30 
На проходящем корвете работает радио. Репродукторы корабельной трансляции ревут на весь залив:
Диг, диг, ду; диг, лиг, ду! Хаю, хаю, диг, диг, ду!..
— Вот что делает «владычица морей»!
— Ей-то что: они в Темзе не хулиганят!..
— Может, сигнала не разобрали?
— Ой, и волну же развел он!..
— Ну, братцы, держись: сейчас грохнет…
Корвет проносится мимо. Следом за ним встает волна — высокая, светло-зеленая, еще издали она кивает вспененным гребнем, подступая все ближе и ближе.
— Чтоб им собака дохлая снилась! — выругался Ставриди. — Хватайся за что-нибудь, ребята… Сейчас в нашей коммунальной квартире будет сыпаться штукатурка…
Рябинин гаркнул в мегафон:
— На баке! Отойди от борта, крепче стой…
А мощные репродукторы ревели — корвет шел в море, английские матросы ошалелой музыкой прощались с берегом:
Диг, диг, ду; диг, диг, ду! Хаю, хаю, диг, диг, ду!..
Злыми глазами посмотрел Найденов на волну, которая сейчас двинет по борту, и крикнул своим ребятам:
— Сейчас вот… Крестись, кто в бога верует!..
И вот «Аскольд» подбросило кверху, вода положила его в глубокий крен, швырнув траулер на железобетонную стенку дока. Захрустел трос, кранцы сплющились и покатились вдоль борта, посыпая воду перетертой пробковой крошкой.
Громадный вал, раскачав корабль, дошел до отвесной скалы, с грохотом перевернул прибрежные камни и, усиленный ударом, ринулся обратно на корабль.
— Больше кранцев! — раздается с мостика.
Мацута мгновение медлит, потом бросает отпорный крюк и бежит к бочке с ворванью.
— Ребятушки, за мной!
Матросы, кряхтя от усилий, перекатывают сорокапудовую бочку на другой борт, пожарным топором выбивают днище. Жирная тягучая ворвань широкой струей хлещет за борт, растекаясь по воде тонкой маслянистой пленкой. И боцман, видя, как тает на глазах, попадая под ворвань, волна, радостно думает:
«А вдруг оставят меня?.. Вдруг оставят?..»
Слой жира утихомирил яростный вал. «Аскольд» раскачивается плавно, медлительно. Слышно, как на мостике Рябинин спрашивает штурмана:
— Что это за судно?
И Векшин отвечает:
— Корвет союзного флота «Ричард Львиное Сердце».
— Боцману Мацуте и всей баковой группе объявляю благодарность! — доносится усиленный мегафоном голос капитана.
Антон Захарович ждет. Ему кажется, что Рябинин сейчас скажет что-то еще, относящееся именно к нему. Но мегафон молчит.
«Нет, не оставят», — вздыхает боцман.
Через полчаса «Аскольд», точно драгоценность, которую заботливый ювелир кладет в удобный футляр, улегся на подогнанные к его бортам деревянные кильблоки.
Постановка в док закончилась…
Мацута небрежно кидал в чемодан свои вещи. Прощаться с кораблем было страшно — все равно, что прощаться с жизнью. В последний раз прошелся боцман по отсечным закоулкам траулера. Чтобы скрыть слезы, закрыл глаза. И так вот, с закрытыми глазами, шел старик, привычно перешагивая высокие комингсы, машинально распахивал тяжелые двери, знал — где пригнуться, где поберечь локоть…
Возле одного люка боцман остановился, сказал Хмырову:
— Здесь место заколдованное: вот погоди день-два, и на крышке снова ржа выступит. Я ее полжизни, проклятую, скреб — теперь ты следи…
А когда вышел на палубу, сказал матросам:
— Ведь я — черниговский, братцы. Я уже и забыл — как там? Говорят, чернозем все больше. А какой он — не помню… Видать, в колхозах я не работник. Куда мне деваться?
И все удивились: казалось, что нет у Мацуты иной родины, кроме моря. И смешно прозвучало вдруг это крестьянское слово — чернозем. Сказал бы он «жвака-галс» или «шкентель с мусингами» — никто бы не удивился.
— Яблоков давно не ел, — вздохнул боцман. — Яблоков хочу. Вот возьму и поеду к себе по яблоки. Надоело мне с вами тут картошку хряпать…
Мацута попрощался с командой, и корабельная шлюпка отвезла его на другой берег Кольского залива, в Мурманск. Гребцы, вернувшиеся обратно, потом рассказывали, что всю дорогу боцман плакал и, оборачиваясь назад, смотрел на свой «Аскольд».
»Я им покажу…»
Лейтенант Артем Пеклеванный жил во флотском полуэкипаже, ожидая назначения на боевой корабль. Тянулись серые береговые будни, изредка скрашиваемые вечерами в клубе.
«Сколько же можно ждать?»
Но как бы то ни было, когда его спрашивали о назначении, Артем, не задумываясь, отвечал:
— Я миноносник. Меня отправят на эсминец.
30 
