43 
Однажды, когда Муссолини проезжал по Риму, приветствуемый прохожими, из толпы раздался дикий женский вопль…
— Хочу ребенка от дуче! Только от дуче…
В таких делах отказывать женщине нельзя, и Муссолини велел найти кричавшую женщину, которая оперативно быстро забеременела. Это была рыжекудрая Клара Петаччи, которую итальянцы и повесили потом вместе с отцом ее ребенка, но повесили не за шею, а вниз головами — за ноги. Впрочем, до этого было еще далеко, и улицы гордого Рима украшали броские плакаты:
Наш дуче всегда прав!..
22 января английская армия Уэйвелла взяла Тобрук.
Итало Гарибольди (самый главный «запевала», по словам Муссолини) первым стал паковать чемоданы, его офицеры мигом опорожнили бутылки с минеральной водой «Рекоаро».
Солдаты армии Гарибольди дружно собирали манатки.
Предстоял массовый забег на длинную дистанцию.
Кому драпать до Мессины, кому и дальше — аж до Турина…
Но в эту панику вдруг врезались танки Эрвина Роммеля!
* * *
В то, что Советский Союз рано или поздно собирается нападать на Германию, в это Фридрих Паулюс никогда не верил (ни в кабинетах Цоссена, ни в домашнем кругу он таких подозрений никогда не высказывал — факт известный). Сейчас его, завершившего план «Барбаросса», угнетали совсем иные сомнения, и он решил повидаться с генерал-полковником Людвигом Беком…
Бек, предшественник Гальдера, смирился с аншлюсом Австрии, но после захвата Чехословакии пришел к выводу о неизбежности краха Германии в ближайшем будущем. «Чтобы разъяснить будущим историкам нашу позицию, я, как начальник генерального штаба, официально заявляю, что отказываюсь одобрять национал-социалистические авантюры (фюрера). Окончательная победа Германии невозможна», — с такими-то вот словами Людвиг фон Бек — фигура в общем-то трагическая! — и уступил свое кресло Францу Гальдеру.
Паулюс хотел повидаться именно с Беком, а тот, хорошо информированный, встретил его неприязненно:
— Мне, честно говоря, не по душе ваша игра с Востоком. Не стану приводить хрестоматийный пример Наполеона, лучше напомню слова Фридриха Великого: «Всякая вражеская армия, осмелившаяся проникнуть до Смоленска и далее, безусловно, найдет себе могилу в русских степях…»
Паулюс наивно аргументировал свою защиту:
— А что имел тогда король? Кавалерию двух алкоголиков Циттена и Зейдлица? Теперь же, в век моторов, гладкие степи как раз и являются лучшим рельефом для развертывания танков в самую глубину стратегических направлений.
Казалось, Бек был знаком с планом «Барбаросса»:
— Я не знал, Паулюс, что вы готовитесь в новые Шлиффены! — с ядом на устах произнес он. — Но и Шлиффен оказался в дураках, ибо не учел наличия второго фронта. — Бек вдруг заговорил об узости доктринерского мышления профессионалов-генеральштеблеров, считающих войну наивысшей формой человеческого самоутверждения. — Односторонность такого мышления, Паулюс, может завести вас в степях очень далеко… и даже не в ту сторону! Я всегда ратовал за усиление вермахта, но пора бы немцам подумать, что армия не обязательно должна служить только войне. Не забывайте и о личной ответственности каждого полководца.
Паулюс не ожидал такого «благословения», ради которого, кажется, и явился к отставному стратегу.
— Простите. Если приказ дан, я его выполню.
— Даже если он преступен? — усмехнулся Бек.
— Однако — преступен и тот, кто не исполнит приказ высшего командования, — возразил Паулюс. — Из этой альтернативы образуется колдовской круг, из которого нам, военным специалистам, уже никогда не выбраться.
— Но я-то, — воскликнул Бек, — я выбрался!..
Паулюс молча откланялся, и они расстались. Дома Паулюс застал барона Кутченбаха.
— Вы чем-то встревожены? — заботливо спросил зять.
— Может быть. После разговора с Людвигом Беком остался на душе скверный осадок, как в кружке с дурным пивом. Стоит ли так жестоко морализировать, если развитие боевой техники уже давно перечеркнуло все христианские добродетели Гаагской и Женевской конвенций? Я совсем не думаю, что мы придем в Россию как спасители, а русские не встретят нас как великие гуманисты… Наши древние боги всегда алчут крови!
Беседа же с Беком долго не забывалась и будет мучить Паулюса даже в России — за колючей проволокой лагеря № 27. Не это ли порицание фон Беком его, автора плана «Барбаросса», через три года и заставит Паулюса шагнуть к микрофону московского радиовещания, чтобы сказать всем немцам:
43 
