132 
Грифф вспомнил, как боролся, вцепившись в руки Мануэло. Он расцарапал ногтями кожу Мануэло, но ничего этим не добился. Для своей комплекции слуга был удивительно силен.
— Мы закружились в смертельном танце, ударяясь о край стола, сбивая какие-то предметы, разбив лампу. Я изо всех сил пытался ослабить его хватку, — продолжал Грифф. — Хоть на долю секунды, чтобы вдохнуть воздух. Ничего не выходило. Скоро я почувствовал, что слабею. Перед глазами заплясали черные точки. На футбольном поле у меня иногда перехватывало дыхание во время столкновения так, что я терял сознание, и поэтому я знал, как это бывает, и понимал, что сейчас отключусь. Но я еще мог видеть Фостера, который сидел в своем кресле, хлопал ладонями по подлокотникам и повторял: «Давай, давай, давай» — три раза подряд, а потом пауза, потом все снова.
Лаура прижала пальцы к губам.
— Ты мне веришь или я зря трачу время? — вдруг спросил Грифф.
— Продолжай.
— Тебе не понравится то, что я сейчас скажу. Находясь на грани обморока, я понял то, что почувствовал сразу же, как только его увидел. Он был сумасшедшим.
— Не…
— Нет, Лаура. Ты должна это услышать. Он был безумен. По крайней мере, в каком-то смысле. Неужели мужчина в здравом уме, женатый на тебе, захочет, чтобы ты занималась сексом с другим мужчиной? Будет платить ему за это. По любой причине.
Она промолчала, но Грифф и не ждал ответа.
— Теперь я точно знаю, что он с самого начала решил избавиться от меня. — Видя, что Лаура собирается возразить, Грифф быстро продолжил: — Подумай сама. Больше всего он хотел сохранить наш договор в тайне. И для гарантии этого я должен был умереть. Оставить меня в живых — это неаккуратно. Для такого фаната чистоты я был неприемлемой складкой на полотенце в баре, лужицей воды на граните. Он стремился к совершенству, а для того, чтобы его план был совершенен, меня надо было уничтожить. — Он сделал паузу, а потом прибавил: — Его я мог понять. Но я думал о тебе.
— Обо мне?
— Была ли ты в курсе, Лаура? Может, это был и твой план?
— Я даже не собираюсь отвечать на это.
— Зачем же ты улетела в Остин в тот день?
— Что бы ни произошло в тот вечер, я не имею к этому никакого отношения, — возбужденно сказала она. — Я даже не знала, что ты был в доме, пока Родарт не сообщил, что твои отпечатки нашли на орудии убийства.
Он провел ладонью по лицу.
— Не думаю, что ты планировала мою смерть, но когда я стал терять сознание, такая мысль пришла мне в голову. Может, ты специально улетела в Остин, чтобы не видеть, как меня убьют?
— Ты правда так думал?
— Странно, как ясно все видишь, когда понимаешь, что сейчас умрешь. Ты отказывалась разговаривать со мной после нашей последней встречи.
— Ты же знаешь, почему я не говорила с тобой, я не могла говорить, Грифф.
— Чувство вины?
— Да.
— Так, может быть, единственный способ избавить себя от чувства вины — это избавиться от меня?
Она твердо смотрела ему в глаза.
— Ладно, я знаю, что это не так, — он вздохнул. — Но тогда, когда я терял сознание, мне в голову пришло кое-что похуже. Ты ведь тоже знала тайну Фостера.
Она смотрела на него несколько секунд, никак не реагируя на его слова, а затем резко отпрянула:
— Что ты имеешь в виду?
— А что, если после рождения ребенка он решит, что ты тоже представляешь угрозу для его тайны?
— Фостер любил меня. Я это знаю. Он обожал меня.
— Я не сомневаюсь, Лаура. Но его разум был поврежден еще сильнее, чем тело. Что, если бы он стал смотреть на тебя как на изъян в своем идеальном плане? Если убрать тебя со сцены, он останется единственным человеком на земле, который знает правду об отце наследника. Ты была бы живой угрозой, и поэтому от тебя следовало бы избавиться.
— Он никогда бы этого не сделал!
— Возможно, — не очень уверенно сказал Грифф. — Но страх перед этим спас мне жизнь. Придал мне сил. Я стал изо всех сил бороться с этим сальвадорским сукиным сыном. Я брыкался. Лягался. Царапался. Даже пытался укусить его. Но мне не хватало воздуха. Координация была ни к черту. Я почти ничего не соображал. Единственное, чего я добился, — потратил последние силы. И тогда я понял, что единственный способ выжить — это претвориться мертвым. Я обмяк. Я слышал слова Фостера: «Хорошо, хорошо, хорошо». Мануэло отпустил меня. У меня хватило ума упасть лицом в ковер, чтобы скрыть, что я дышу. Фостер сказал: «Муй бьен, Мануэло. Муй бьен. Муй бьен». Я слышал, как тяжело дышит Мануэло. Он стоял рядом со мной. Я приоткрыл глаз и увидел его правую ногу в нескольких сантиметрах от моей головы. Я схватил его за щиколотку и дернул изо всех сил. Остальное сделала сила тяжести. Мануэло со всего размаха упал на спину. Я бросился на него и изо всех сил ударил кулаком в нос, почувствовав, как ломается хрящ, а его кровь заливает мои пальцы. Но Мануэло не сдался. Он уперся ладонью в мой подбородок и оттолкнул меня с такой силой, что едва не сломал мне шею. Мануэло использовал эту секунду замешательства, чтобы сбросить меня с себя. Он вскочил на ноги с быстротой кошки и пяткой ударил меня в висок. Я даже вскрикнул от боли, пронзившей голову. К горлу подступила тошнота, но я справился с ней и с трудом встал. Перед глазами у меня все кружилось. Силясь не потерять сознание, я сфокусировал взгляд на Мануэло. Бесстрастная улыбка на его лице сменилась звериным оскалом. В руке он держал нож для вскрытия конвертов, — продолжал рассказ Грифф. — Фостер кричал: «Без крови, без крови, без крови». Сомневаюсь, что Мануэло его слышал. Он уже ничего не соображал. Теперь для него это было дело чести. Ему приказали убить меня. Чтобы сохранить лицо, он должен был это сделать.
132 
