83 
– Привет от Сони, – сказал Казимир и ударом жилистого кулака бросил Ивасюту в канаву, в лопухи, в пыль, в банки…
– Ты што? – заговорил парень, вылезая. – Своих бьешь? Ну да – выпил… Ну да – Сонька ждет… Так не святой же я!
Казимир взял его за грудь, и сразу треснула рубаха Ивасюты.
– Кому верить? – спросил со свистом. – Тебе, что ли, гнида верить, ежели ты по притонам шляешься?
– Пуссти… последняя рубаха моя!
– Отпускаю. – Казимир разжал пальцы. – Дурак! Ты теперь чистым быть должен… Не рыпайся! Я прав, а не ты! Отряхнись.
В темноте обшибал себя Ивасюта ладонями от пыли.
– А куда денешь себя? – сказал. – Не все же книжки читать. От тоски сдохнешь… А Сонька – сука: растрезвонила, видать.
– Ты Соньку оставь, у нее дело такое. А с тебя спрос велик: ты теперь в боевую дружину записан… Делать нечего? Лишний раз револьвер разбери да смажь. Вот и дело… Пошли задворками!
Вывернули с Петуховки на Всех Скорбящих; в сумерках белело классическое здание больницы, все в завитухах и блямбах. По откосу протащилась, шарпая по песку, телега с охающей бабой.
– Неправда, – сказал Казимир после долгого молчания. – Дел много. Сейчас еще вполрукава, а вот, случись революция, тогда и рубаху скидывай – жарко станет… Ну, по зубам я тебе, друг милый, верно дал – по заслугам, чтобы ты очухался. Прощай!..
Дома Казимир подтянул гирьки на ходиках, подождал, пока Глаша накроет на стол. Уютно мерцал огонек лампы, и так не хотелось отрываться от обжитого домашнего быта, от забот жены и гнать куда-то громыхающий во мраке состав… Товарный, порожняк!
– Глаша, – сказал Казимир, – а что твой хирург с глазами то желтыми, то голубыми?
– Чего это ты о нем вспомнил? – удивилась жена. – То мне сам рот затыкал, то вдруг заинтересовался?
– Да так… Странный человек! Сослан как боевой революционер. А ведет себя… прямо скажем – странно себя ведет. – Этот разговор как-то сразу увял, Ениколопова забыли. – Пирожки у тебя с чем? – спросил Казимир.
– С капустой, с яйцами… Завернуть в дорогу?
– Да, – сказал Казимир, – заверни побольше…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Борисяк ел пирожки с аппетитом – круто гуляли под кожей желваки скул. Одобрил Глашину стряпню, потом сказал:
– Что губернатор? Крушит губернию или пока жалует?
– Да тихо как-то. Ну, Паскалю, конечно, по шапке он треснул. Да теперь эту сволочь нелегко задавить. Скупил акции – буржуа!
– Не князь, так мы все равно раздавим, – убежденно сказал Борисяк. – Умрет тихо; даже не щелкнет, когда под ногтем лежать будет… Ну, рассказывай: оружие – как?
– Как и условились: только надежным. Понимаешь, Савва, вчера я часа два болтался на Петуховке, дежурил…
Борисяк выслушал рассказ об Ивасюте и спросил:
– Оружие забрал у него?
– Нет. Все-таки – надежный. Боевой…
И вдруг Борисяк треснул кулаком по столу:
– Почему не забрал? Надежные по бардакам не ходят!
– Но я думал… – Казимир слегка оторопел.
– Думать поздно! Людей надо отбирать – знаешь как? Тютелька в тютельку, один к одному, как жемчуг, надобно нанизывать.
Казимир молча положил перед ним листовку уренских черносотенцев. Борисяк, не глядя на бумагу, горячо продолжал:
– Вот уже три дня в Лодзи рабочие сидят на баррикадах. И мы тоже должны быть готовы. Потому и говорю тебе, и не устану повторять: руки революционера – да будут чистые, как и душа его… А всю сволочь – вон!
– Да ты прочти, Савва, – показал Казимир глазами.
– Шрифт хороший, – сказал Борисяк, прочитав листовку. – Это мой станок, я его сразу узнал. Тогда, когда мне удирать пришлось, активуи[7] и перетащили его на свою сторону. Надо отобрать!
Савва грузно встал. Цокая подковками сапог, прошелся по комнате. Послушал кенаря. Черная косоворотка облегала грудь Борисяка, дышащую широко и шумно. Выглянул в окно – нет ли кого?
– А тот гимназист… Помнишь, говорил ты мне? – спросил Борисяк. – Как он паренек? Ничего?
– Врать не буду, – потупился Казимир. – Боря Потоцкий парень хороший, но куда-то провалился… Не идет больше!
– Вот видишь, – с укоризной произнес Борисяк. – Мало, чтобы у человека брата в Сибирь заухали. Сегодня такой пришел, уши развесил, а завтра – прощай. А ты ему еще оружие хотел дать!
Сложил листовку черносотенцев, медленно порвал ее.
– Много их? – спросил.
– Немало. Ежели свистнут, так половина Обираловки к ним сбежится. Знамена, лозунги, хоругви – все честь честью! А по пятницам собираются главари активуев у мясника Ферапонта Извекова.
83 
