Особенно,... 
55 
– Все-таки он был сыном князя Нагасавы! – продолжал Кандзаки. – Гнев господина Сабуро будет безмерным! А докладывать, конечно, придется мне!
– Я могу доложить, Кандзаки-сан, – холодно обронил Акира. – Мы поступили с ним так, как поступали всегда и со всеми. Господин Сабуро поймет.
Кандзаки медленно повернулся к своему приемному сыну и несколько секунд изучающе смотрел на него. Потом хмуро произнес:
– Я справлюсь. Тебе не надо в это вмешиваться. Он приказал всем покинуть тюрьму и остался вдвоем с Като.
– Послушай, Като-сан, – нерешительно начал Кандзаки, – ты хорошо помнишь лицо пленника?
– Не знаю. Наверное, да.
– Тебе не кажется, что оно было… другим? Като пожал плечами:
– Говорят, все мертвые, как и все новорожденные, на одно лицо, но… если вы в чем-то сомневаетесь, это легко проверить.
Наклонившись, он осторожно расшнуровал доспехи, снял оплечья и панцирь.
– Этот человек был убит мечом, а того сразили стрелами!
Като пристально посмотрел на Кандзаки, ожидая гнева, но гнева не было: скорее, он выглядел встревоженным.
– Что будем делать?
В первую секунду ответ Кандзаки поразил Като:
– Молчать. Господину Сабуро будет достаточно узнать, что пленник умер. Представляю, в какую он впадет ярость, если сообщить о подмене! В первую очередь это ударит по нас, по нашим семьям! Я жестоко караю преступников, но невиновных казнить не люблю.
– Но мы должны узнать, кто предатель, – осторожно произнес Като.
– Конечно. Мы выясним это сами. Тайно. И я собственноручно обезглавлю предателя!
– А как быть с телом?
– Похороним. Я постараюсь убедить господина Сабуро не выставлять голову пленника на всеобщее обозрение.
И тут Като задал самый существенный вопрос:
– Кандзаки-сан, как вы думаете, где тот, настоящий, пленник? Жив ли он?
Кандзаки молчал. В его глазах мерцал странный свет, похожий на блеск глаз ночного хищника. Если начать официальное расследование, виновный найдется очень быстро. И это наверняка окажется кто-то из своих. Неслыханный позор! Предатель и его ближайшие родственники будут казнены, а род предан забвению. Самого Кандзаки, как главу клана и командира гарнизона, признают ненадежным вассалом (и это – после стольких лет преданной службы князю!), а хуже этого ничего быть не может. На восстановление чести рода уйдут многие годы – не одному поколению придется прозябать в бесславии и нищете.
По прошествии нескольких дней, когда Масако и Аяко сидели в комнате Мидори и шили, девушка как бы между прочим спросила мать:
– Скажите, матушка, чей это герб? – И подробно описала рисунок.
– Не знаю, – сказала Масако, – я в этом не разбираюсь. Возможно, Мидори-сан сможет тебе ответить?
Мидори покачала головой, но через минуту промолвила:
– Где ты видела такой герб, Аяко-тян?
– Нигде, – тихо сказала девочка.
– Их вышивают на доспехах, – спокойно произнесла Мидори.
Аяко сильно покраснела, низко опустила голову и промолчала. Она без того совершила ошибку, сболтнув лишнее. Да, ей велели хранить тайну, но девичье любопытство взяло верх…
Однажды поздним вечером, когда Аяко собиралась войти в дом, ее тихо окликнули. Она повернулась и, увидев стоявшего возле стены человека в темной одежде, сначала испугалась, однако в следующий момент успокоилась, узнав своего отца.
– Аяко, – повторил он, – иди сюда.
В его голосе, взгляде, во всей фигуре было что-то настороженное, напряженное, тревожное. Когда она подошла, Акира сказал:
– Сходи в дом и возьми что-нибудь посветить, только так, чтобы никто не заметил, а потом возвращайся назад.
Девушка вернулась очень быстро, держа в руках масляный светильник, и вопросительно уставилась на отца.
– Тебя никто не видел?
Аяко помотала головой (в тот день в доме царила страшная суматоха, поскольку у Мидори начались роды), и Акира коротко приказал:
– Идем.
Она пошла за ним в темноту. Еле слышно трепетала листва деревьев, горы на горизонте казались сгустками мрака, а над головой холодно сияли лучистые точки звезд. Акира ничего не говорил о том, куда они идут и зачем, и Аяко не смела спросить. Ее успокаивало то, что они находятся в крепости, в привычном, знакомом с детства мире.
Внезапно она увидела впереди что-то большое и черное и остановилась вслед за отцом. Аяко никогда не бывала в этом месте, хотя слышала о нем. Подземная тюрьма, точнее, некая тайная ее часть, где, чтобы не привлекать лишнего внимания, всегда стоял только один часовой.
55 
