208 
— Что они так разборчивы? — спросил Сухомлинов.
— Шпионки! Им сам бог велел разбираться в чинах.
— А к чему вы меня интригуете?
— Я не интриган, — сказал Янушкевич, интригуя. — Просто вам следует знать, если не как министру, то хотя бы как мужу…
— Ну… бейте! — отчаялся Сухомлинов.
— Арестованные дамы были подругами вашей Екатерины Викторовны, которая часто навещала их квартиру на Суворовском…
— Тьфу!
Янушкевич суетился не зря: креатура главковерха великого князя Николая Николаевича, он уже начал активную кампанию по смещению Сухомлинова с поста военного министра.
Уходя, он добавил:
— А ваш бывший адъютант опять отличился…
— Кто?
— Да этот пройдоха Мясоедов.
— А при чем здесь я? — возмутился Сухомлинов. — Сразу как началась война, он появился у меня с прошением. Мол, примите на службу. Готов пролить кровь. До последней капли. И так далее. Ну, я сказал: обычным путем, голубчик… На этот раз устраивайтесь без моей протекции. Вот он и служит. А что с ним?
— У меня был корреспондент газеты «Таймс» Уилтон… Ехал он в Варшаву, в вагоне-ресторане к нему подсел какой-то полковник с пенсне на носу. Ну, ясное дело, разговорились. Полковник сразу стал крыть на все корки… кого бы вы думали?
— Не знаю.
— Вас.
— Меня?
— Да… Уилтон на первой же станции позвал с перрона жандарма и говорит, что один русский полковник — явно германский шпион, ибо русский не стал бы так лаять своего военного министра. Полковника арестовали, выяснилось — Мясоедов!
— Ну и что?
— А ничего. Извинились. И он поехал дальше.
Хищники, воры, предатели, мародеры, изменники, развратники, пьяницы… все смешалось и закружилось в ночи русской политической реакции, праздновавшей свой последний праздник перед тем, как исчезнуть с лица земли русской.
Леонид Андреев
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ПИР ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ (ОСЕНЬ 1914-ГО — ОСЕНЬ 1915-ГО)
ПРЕЛЮДИЯ К ШЕСТОЙ ЧАСТИ
В канун войны один наш историк сидел как-то в садике у Донона за обедом и «слышал за ближайшим трельяжем громкий смех и чей-то голос, принадлежавший по оборотам и акценту, очевидно, не только какому-то дремучему еврею, но и человеку явно неграмотному. Субъект этот, оказавшийся Аароном Симановичем, рассказывал историю своей жизни», не забывая держать напоказ оттопыренный палец, чтобы все видели в его перстне бриллиант в пятнадцать каратов.
— Что делать бедному еврею, если Россия начала войну с Японией? Я закрыл в Киеве лавку по скупке подержанных вещей и купил сразу два сундука карт. По дороге на войну, до самого Иркутска, я подбирал заблудших красавиц и на каждой крупной станции фотографировался с ними в элегантных позах. Что нужно воину на фронте? Водки он и сам себе добудет. Ему нужны карты и женщины. Я обеспечил господ офицеров покером, интересными открытками и хорошим борделем. Не скрою — разбогател… Но… дурак я был! Решил честно играть в «макаву» и спустил целый миллион.
— А чем же сейчас занимаетесь? — спросили его.
— Ювелир… придворный ювелир!
— Как же вы, еврей, проникли ко двору?
— Моя жена была подругой детства графини Матильды Витте, а царица покупает бриллианты только у меня… Как? А вот так. Допустим, камень у Фаберже стоит тысячу. Я продаю за девятьсот пятьдесят. Царица звонит по телефону Фаберже, а тот говорит, что Симанович продешевил… Ей приятно. Мне тоже.
— Какая же вам-то выгода?
— Навар большой. Вот царица. Вот бриллиант. Вот я…
— А на что же вы тогда живете, если камень обходится вам в тысячу, а продаете царице себе в убыток?
Симанович обмакнул губы в бокал с красным вином.
— Я играю… наперекор судьбу!
Это «наперекор судьбу» развеселило компанию, а историка поразила «полная атрофия возмущения» слушателей: в их присутствии оскорблялась русская армия, умиравшая на полях Маньчжурии, а никто из них не догадался треснуть «поставщика ея величества» по его нахальной фарисейской роже…
Лакей шепнул историку:
— Это секретарь и приятель Гришки Распутина. Так эти два имени, имя Распутина и имя Симановича, прочно сцепились воедино. А что их соединяло?
* * *
Еврейский народ дал миру немало людей различной ценности — от Христа до Азефа, от Савонаролы до Троцкого, от Спинозы до Бен-Гуриона, от Ламброзо до Эйнштейна… Да, были среди евреев великие философы-свободолюбцы, и были средь них великие палачи-инквизиторы. Русское еврейство могло гордиться революционерами, художниками, врачами, учеными и артистами, имена которых стали нашим общим достоянием. Но это лишь одна сторона дела; в пресловутом «еврейском вопросе», который давно набил всем оскомину, была еще изнанка — сионизм, уже набиравший силу. Сионисты добивались не равноправия евреев с русским народом, а исключительных прав для евреев, чтобы — на хлебах России!
208 
