Особенно,... 
41 
– Снимайте! – крикнул дуче корреспондентам. – Пусть эти кадры сохранятся для потомства, и пусть все в мире знают, как горячо любит Италия своего великого дуче… Недаром же я поклялся оставить в истории след львиной лапы!
Африка – вот куда влекло вождя партии фашистов, и он, дуче, с гордостью носил на черной рубахе значок этой партии, который в итальянском народе называли «клопом».
* * *
Фридрих Паулюс и Эрвин Роммель встретились под сводами богатого отеля «Адлон» – ради ужина, чтобы поговорить.
«Адлон» являлся прибежищем высокопоставленных нацистов и богатой публики. Здесь никто не думал о повышении квартирной платы или о том, как растянуть на всю неделю 500 граммов мяса по карточкам. Звучала тихая музыка, не мешавшая беседовать. Струились фонтаны с водою, подсвеченной прожекторами.
Между столиков в узких трико телесного цвета дефилировали с корзинами цветов кокетливые девицы, главная из них била в барабан.
Роммеля всегда отличала приятная белозубая улыбка, в его глазах светилась сила ума и сдержанной злости. Сейчас, как и в молодости, друзей сближали крайности характеров: Роммель горяч, а Паулюс холоден. Роммель уже был извещен о том, что его ждет Африка, и он почти невозмутимо выслушал от Паулюса, что Муссолини постоянно колотят:
– Бьют в Ливии, бьют в Греции и даже (стыдно сказать) в ничтожной Албании. Фюрер потому и счел нужным поддержать дуче ради политического престижа фашизма, столь родственного идеям национал-социализма. Мало того, – сказал Паулюс, – фюреру совсем не хотелось бы залезать в пекло Африки.
– Тогда на кой черт сдалась Киренаика и Мармарика?
– Личная услуга фюрера, оказанная Муссолини.
Роммель что-то прикинул в уме:
– Как далеко бежали итальянцы от англичан?
– Образовался разрыв миль около трехсот.
– А сколько танков у британского Уэйвелла?
– Двести. В основном – «Валентайны» и «Матильды», броня которых легко протыкается пальцем, если ты его прежде смажешь вазелином. В этих танках мало брони, зато много пластмассы, и потому они горят, как пасхальные свечи. Уэйвеллу не хватает утяжеленных «Черчиллей», у которых защита приличнее. Я не думаю, – сказал Паулюс, поднимая бокал с кьянти, – что тебе будет там трудно. Английские позиции удерживают колониальные новозеландцы, австралийцы, индусы. Наконец, там собрались и поляки, которых мы не добили. В пустынях у англичан появился даже еврейский батальон.
– Ого! – развеселился Роммель.
– Но помни, Эрвин, что мой шеф относится к тебе паршиво, даже не скрывая, что тебя надобно бы повесить.
– Обоюдная антипатия. Гальдер считает меня авантюристом, и теперь он станет всюду хватать меня за хлястик.
– Не зарывайся, – посоветовал Паулюс. – Нам в Ливии требуется устойчивое состояние обороны, не больше! Из тебя хотят сделать броневую заслонку. Твои действия в Африке – лишь отвлекающий маневр. Пусть в мире думают, что Гитлер завяз под Тобруком, а тогда в Москве даже кошка не шевельнется… Это как раз то, что нам сейчас и требуется. Ты понял?
Девицы в трико отработали «шаг на месте», барабан отчеканил солдатский мотив: «Был у меня товарищ, был у меня товарищ…» В облике Роммеля что-то изменилось.
– Нет, я возьму Тобрук, – вдруг жестко произнес он. – Я превращу этого Уэйвелла в жалкое дерьмо – назло Гальдеру , и не меня, а именно его, твоего шефа и мерзавца, надо повесить.
Паулюс отрезал крылышко от фазана. Подумал и аккуратно переложил на свою тарелку жареные каштаны. Сказал:
– Гальдер не даст подкреплений. А фюрер никогда не станет снимать с Востока силы ради твоих амбиций.
Роммель равнодушно обозревал девиц, думая о своем:
– А если фюрер все-таки поддержит меня в пустынях Ливии ради собственного престижа и престижа германского оружия?
– Вряд ли, – отозвался Паулюс. – В африканских делах он всегда согласится с мнением ОКХ и… того же Гальдера. Не забывай, приятель, что мы имеем дело с большой стратегией, а эта штука всегда связана с большой политикой.
– А меня разве посылают творить маленькую?
– Не сердись, Эрвин, у тебя же светлая голова: сам должен понимать, что одна Москва стоит Тобрука, Мальты, Каира и… Лучше выпьем за старую дружбу! Прозит…
Эти два человека, столь разные и почти не совместимые, еще не думали, что их армиям суждено иметь единую и общую цель: Роммель с берегов Нила, а Паулюс с берегов Волги должны были, по замыслу Гитлера, образовать гигантский охват, чтобы в конце концов пожать друг другу руки где-либо на Ближнем Востоке… скажем, в Бейруте или, допустим, в Дамаске.
41 
