Особенно,... 
202 
– Запал!
Пушка рявкнула, и людям пришлось разочароваться: ответного сигнала не последовало.
Штоквица скрючило снова:
– Слушайте, майор, где у вас… это?
– Что, господин капитан?
– Ну, разве трудно понять? Где у вас можно…
– А-а, – догадался Потресов, – зайдите за стенку.
Некрасова комендант потом разругал.
– Бредите? – сказал он недовольно. – Людей взбаламутили!
Однако в настроении гарнизона что-то вдруг резко изменилось. Еще недавно безжизненно лежавшие по углам солдаты сейчас задвигались, послышались споры, стрельба по туркам усилилась.
– Даже и так, – ответил штабс-капитан Штоквицу, – но уже лучше стало. Веселее…
Теперь отовсюду слышались возгласы – то один, то другой солдат замечал вдалеке от крепости признаки близкого войска. Многие уверяли, что видят даже движение многочисленной кавалерии.
– Ладно, – согласился Штоквиц и велел вызвать музыкантов наверх.
Бедные музыканты! На кого они стали похожи за эти дни! Голодные, измученные, шатаясь от слабости, они собрались под аркою аппарели, жалобно позвякивая инструментами.
– Играй! – велел им Штоквиц.
И тут случилось непредвиденное: музыканты не могли выдавить из груди дыхание, чтобы извлечь из инструментов хоть одну ноту. Бедные, они старательно дули в трубы, старательно щелкали пальцами по клапанам, но из инструментов выходило только сиплое шипение.
Штоквиц был настолько поражен этим, что даже не осмелился ругаться.
– Кто сможет? – сказал он, забирая горн в руки. – Пять рублей кладу, кто выдует «зорю»!
– Десять, – сказал Карабанов.
– Двадцать, – набавил Некрасов.
– Рупь, – закончил отец Герасим, – неча баловать человека. Все равно пропьет!..
Вызвался один – солдат Потемкин:
– Умел я когда-то…
Но, сколько ни бился, напрягаясь, у солдата ничего не получилось, и тут сверху раздался радостный крик часового:
– Братцы, зашевелились!
Все выбрались на крепостные фасы, откуда было далеко видно, и взору людей открылась торжественная, незабываемая картина: «построение перед боем» – так называлась эта картина.
– Красота! – воскликнул Некрасов.
Долина, раскинувшаяся на подступах к Баязету, была словно разделена на клетки шахматной доски. И вот чья-то невидимая, но опытная рука вдруг легко и почти игриво расставила по этим клеткам фигуры взводов, рот и батальонов. Казачьи сотни в крутом разбеге сделали широкий заезд по кругу, волоча за собой длинный шлейф бурой пыли, и вот уже осадили на повороте, оцепив фланги будущей битвы. Обдуманно и несуетливо фигуры войска начали перемещаться по горной плоскости – ход за ходом, этап за этапом, избегая препятствия, готовя противнику поражение.
– Господа, – воодушевился Штоквиц, – узнаете ли вы руки Тер-Гукасова? Это наверняка он выходит сюда, к нам…
Евдокимов раскрыл рот, и в горле его что-то захрипело.
– Что с вами? – спросили его.
– Я хотел крикнуть «ура», – стыдливо признался юноша…
Турки ответили огнем: орудия, фальконеты, винтовки, ружья – все было пущено в дело, и Штоквиц велел Карабанову пойти к Потресову:
– Скажите, чтобы не скромничал. Пусть тратит все, до последнего заряда. А вы, Клюгенау, можете приступать к открытию ворот!..
Когда Карабанов пересекал двор, турецкие шарохи уже рвались осколками, разбиваясь о стены. Через весь двор, по направлению к госпиталю, полз, волоча разбитые ноги, очередной раненый. Потресов был на своей батарее, единственная пушка которой выглядывала мордой в окно второго этажа.
– Знаю, знаю, – отмахнулся майор. – Сами не дураки. Уже догадались…
Канониры работали медленно, остерегались делать лишние движения, заряды подносили вдвоем, фейерверкер устанавливал прицел. После каждого выстрела каземат наполнялся пороховым газом, настил пола хрустел и вздрагивал, оседая книзу.
– Не боитесь? – спросил Карабанов.
Потресов подошел к грудь картузов, уселся поудобнее.
– А чего мне бояться, – ответил он, – если я заговоренный. Каждый вечер из хурды своей вытрясаю пули, а в меня – ну хоть бы одна!
За стенами цитадели уже закипала, кроваво пенясь и взрываясь криками, битва за снятие осады, и Карабанов сказал:
– Да, господин майор, честно говоря, не думал я выжить.
– Вам что, – отозвался Николай Сергеевич, – вы молодой, вы долго жить будете. Да и забот у вас не прибавится. А вот мне…
Артиллерист вздохнул и в паузе между выстрелами, разгоняя перед собой синие волокна дыма, закончил:
202 
