218 
– Из одного Баязета попасть в другой, – закончил он, – это ужасно! Опять каземат, только кончиться может все гораздо трагичнее.
– Комичнее, – поправил его Некрасов.
– Что вы подразумеваете под комедией?
– Суд, – ответил штабс-капитан.
– Вас будут судить здесь?
– Нет, повезут в Петербург.
– Можно нанять хорошего адвоката.
– Вы наивный человек, – снова рассмеялся Некрасов. – Да пусть защищает меня Зарудный или Арсеньев – какая разница? Ведь решение суда приготовлено заранее…
– И чего же вы ждете?
Некрасов царапнул себя ногтем по шее:
– Вот так. Будут взвешивать. А потом палач с большой выгодой для себя продаст куски от веревки суеверным барыням!
Карабанова передернуло:
– Как вы можете так шутить?
– В любой комедии всегда есть что-либо смешное, – ответил ему Некрасов. – Даже в самой плохой, Карабанов!
Андрей достал из фуражки перчатки, задумчиво скрутил их в крепкий жгут, хлобыстнул ими по краю стола:
– Юрий Тимофеевич, мне бы хотелось вам помочь. Как это сделать – не знаю. Однако могу точно выяснить день, когда вас будут перевозить через перевалы. Повторяю: лично я сам помочь вам не могу. Но вот послушайте…
Некрасов положил на плечи поручика руки, взглядом вызвал на себя его ответный взгляд.
– Не надо, Карабанов, – сказал он.
– Что не надо?
– А вот это… все!
– Но почему? Вы не доверяете мне?
– Доверяю. Но помощи в таком рискованном предприятии от вас не желаю…
– Именно от меня?
Некрасов выждал. Кивнул:
– Да. От вас…
– Странно, – задумался Карабанов. – Даже очень…
– Я объясню.
– Сделайте милость.
– Видите ли, Карабанов, – начал Некрасов, заведенным маятником расхаживая перед поручиком от одной стенки до другой. – Видите ли, вы пришли мне на помощь, не поразмыслив как следует. Может быть, я и действительно достоин уважения в ваших глазах. Может, вы нашли во мне такие качества, за которые любите меня…
– Все это так, – подтвердил Карабанов.
– Но вы забываете об одной вещи, поручик, – продолжал штабс-капитан. – Вы забываете о том, что я – ваш враг!
– Вы?
– Да. Именно я… Сейчас вы несколько обижены в своей судьбе, если не сказать точнее – в карьере… Ведь так?
Карабанов промолчал.
– Да не молчите. Наберитесь мужества ответить – так?
– Допустим, что обижен, – не сразу согласился Андрей.
– Вот, – закончил Некрасов, – и потому вы толкуете со мной о «встряске». Но случись только революция в России, и такие, как вы, Карабанов, будут давить революцию… Можете сердиться: я уже вижу вас – порющим, режущим, убивающим и вешающим. Не-е-ет, Карабанов, тогда вы уже не придете ко мне в камеру, чтобы предложить свою помощь. Вы сами накинете веревку мне на шею!
Карабанов, задохнувшись от гнева, встал:
– Вы, любезный арестант, были достаточно искренни, за что я вам и благодарен…
Некрасов протянул ему ладонь, и Андрей пожал ее.
– Сохраните свою голову, Карабанов, – пожелал ему Юрий Тимофеевич, – а я позабочусь о своей…
Странно, что после этого разговора, очутившись снова на пестрых и шумных улицах города, поручик не заметил в себе огорчения. Он спустился в подвал станционного духана. Распахнув перед собой завесы паласов, проник в отдельную комнату, где его поджидал Евдокимов.
– Так быстро? – спросил юнкер.
– Как видите.
– Что будем пить?
– Что угодно, только не воду…
Они уселись на диван. Евдокимов неузнаваемо изменился за это время – после осады. Уже не мундирчик, а грязная рваная черкеска сидела на его плечах. Вместо сапог – подбитые шипами чувяки. Газыри были плотно натисканы патронами от «снайдера». Кинжал – дорогой и отличной стали – висел на поясе, которым не погнушался бы и любой горный феодал.
Дело в том, что юнкер записался в отряд охотников, где процветали свои обычаи, свои законы. Шли в этот отряд лишь одни добровольцы, начиная от разжалованных офицеров и кончая бездомной голытьбой, которым грозила тюрьма. Воинских званий в охотниках не признавалось. Деньги, кресты и котел – все было общее.
– И только одно требование, – рассказывал юнкер, – как можно больше одичать, чтобы ничем не отличаться от туземцев. Посылают нас так: если из десятка один вернется, то уже хорошо. Я уже дважды выходил живым, не знаю, как в третий?.. Осатанел – это верно, даже газет не читаю, – признался он, не стыдясь.
Им принесли вино и еду. Долго пили и ели молча.
218 
