Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
220 
– Моя честь, – медленно проговорил Андрей, – если она и была задета в Санкт-Петербурге, то, по-моему, я восстановил ее с избытком в Баязете!
– То Баязет, – небрежно отмахнулся наместник.
– Однако, ваше высочество, драться с князем я не стану. И на этот раз уже по иной причине. Теперь, стоит мне оказаться у барьера, и я убью его!
– Глупо, – возразил Михаил Николаевич. – Можно покончить все на аллокации или же разрядить пистолеты в воздух… Больше я ничего тебе посоветовать не могу. Прощай!
Наместник Кавказа его высочество и великий князь генерал-фельдцейхмейстер российской армии ничего больше не мог посоветовать Карабанову и повернулся ко дворцу, давая понять, что сопровождать его не обязательно.
И тогда, глядя ему в сутулую спину, поручик Карабанов вдруг с облегчением вздохнул – с облегчением, потому что вопрос, висевший над ним, больше никогда не станет тяготить его…
«Скорее – к ней! Она умная, она милая, у нее такие маленькие ладони и такой чистый голос… Скорее рассказать ей, что больше нет никаких страхов!..»
Узнав о решении Карабанова скинуть мундир, кузина Долли опять потрясла свое генеалогическое древо, и московские тетушки пришли на помощь. В одну из встреч Долли протянула Андрею коротенький списочек вакантных синекур.
– Взгляните на этот брульон, – сказала она.
Первое предложение: место третьего секретаря при русской дипломатической миссии в Копенгагене, что сулило со временем, при некотором совершенстве в знаниях, продвижение по служебной лестнице.
– Навряд ли сие возможно, милая кузина, – комментировал Карабанов. – Для службы в миссиях нужны люди с хорошими и выдержанными характерами. Я же не могу похвалиться таким качеством и способен не столько подняться по служебной лестнице, сколько скатиться, больно ударившись…
Второе предложение: место управляющего на сахарных заводах, принадлежащих барону де Мольво, несущее выгоду настолько явную, что через год-два можно открыть и свое дело.
– Это бы и подошло, может быть, – задумался Карабанов, – но барон де Мольво заманивает меня доходами, заведомо зная, что я буду воровать. А если я не буду воровать, то все равно он не поверит, и потому оставим это сладкое место…
Третье предложение: место квартального надзирателя в Москве на Плющихе, что дает возможность пользоваться положением в обществе.
Карабанов искренне расхохотался:
– Ха-ха-ха!.. Уж не думаете ли вы, кузина, что я, вроде гоголевского городничего, стану принимать от купцов сахарные головы и визжащих поросят в лукошках со стружками!
Княжна Долли прикусила губку:
– Так чего же вы хотите?
– Вот и я бы хотел знать – чего я хочу?..
Разговор повис в воздухе, и в этот день Карабанов был вовлечен в круговорот событий, которые оказались для него роковыми. Мишка Уваров, однокашник Карабанова по Пажескому корпусу, уговорил Андрея ехать кутить куда-то к черту на кулички – за Тимоти-Субани.
– А князинька будет? – спросил Карабанов.
– Да плюнь ты на князиньку… Просто напьемся как свиньи, и больше нам ничего не нужно! Поедешь?
Поехали…
Унгерн-Витгенштейн сидел в одной коляске с Карабановым, удерживая меж колен ящик с шампанским. Сзади, утопая в клубах пыли, катили четыре брички с девками, взятыми напрокат до утра. Мишка Уваров дурачился, изображая из себя рекрута:
- Прощай, девки, прощай, бабы,
- Уезжаю я от вас,
- На тот самый распроклятый
- На погибельный Капказ…
- На том дальнем рас-Капказе
- Срубят голову мою,
- Эх, да и срубят голову мою!..
Пили в какой-то горной харчевне – бывшей буйволятне, широкой и просторной. Карабанов окунулся в разгул, как в былые времена, – беззаветно и бездумно. Хмелел он быстро, вино согнуло его надвое еще за столом. Хорошо лишь запомнил, как Мишка Уваров орал кому-то:
– Песельников сюда!
Вошли казаки. Здоровенные, мрачные. Волосы в скобку, как у приказчиков. Животы их, туго набитые казенной кашей, круто выпирали из-под ремней. Разом они распахнули свои волосатые пасти и дружно затянули:
- А и бывало-да, да и давала-да
- Да другу милому да целовать себя,
- А теперь не то, да не стоит его
- Да лейб-гвардейский полк
- По нашей улице…
Девки визжали от похабщины, но казаки свое дело твердо знали – довели песню до конца и, разом повернувшись, согласно топая сапожищами, маршем отправились в казармы. На их выпуклых грудях сверкали медали, полученные за «аллилуйю». Таких казаков в Баязете поручик Карабанов что-то не видывал.
220 
