Особенно,... 
61 
Ощупал себя. Кажется, жив.
– Боже мой! – сказал юнкер и всхлипнул: из носу у него потекла кровь. – Все пропало… И хурджины. И кони…
Из милиции остались три осетина – люди большого воинского достоинства – и дядя Вано Чичиашвили, старый грузин в длинном чекмене до пят. Взъерошенный и страшный, он помог Евдокимову встать на ноги и, грозя кинжалом в сторону убежавших, сказал:
– Трусливый шакал! Там – мой сын. Он больше нэ сын мнэ. Ты – мой сын, малчык. Пойдем, кацо… Рубить будэм, рэзать всэх будэм… Вах, будэм!
Когда они выбрались к ручью, юнкер даже не успел доложить поручику о случившемся: прямо на них уже летела, визжа и стреляя, дикая турецкая орда. Сверкали ятаганы и сабли, метались над конницей хвостатые пики в лентах, торчал в центре лавы бунчук. Оскаленные морды лошадей и орущие лица врагов – и все это прет на тебя: держись, казак, атаманом будешь!..
– Тах!.. Тах!.. – прогремели первые выстрелы, и черные полосы порохового угара медленно растаяли над рекой.
– У кого там кишка тонка? – заорал урядник. – Увижу, так морду набью… Команды жди!
Ближе… ближе… ближе…
– Алла… Алла!..
Дениска вытер с лица пот, втоптал в землю окурок.
– Как хошь, ваше благородие, а я стрельну… Гляди-ка! Эвон того, в красной рубахе.
– Ну, если в красной, – неожиданно рассмеялся Карабанов, – тогда бей! Бей все, братцы!..
Началось…
Били в упор, и кони, дрыгая ногами, зарывались мордой в песок. Вышибали из седел на полном скаку, а сзади напирали еще, и тогда трещали пики, крутились подброшенные щиты. А в этой свалке, в которой ни одна пуля не пропала даром, вертелся волосатый, словно скальп женщины, турецкий бунчук, и вот бунчук упал совсем, и тогда казацкие выстрелы потонули в стонах и воплях.
Отхлынули…
В ручье остались мертвые кони, а один башибузук, самый отчаянный, забившись под лошадиное брюхо, все еще хрипел и махал ятаганом…
Карабанов, выслушав рассказ юнкера, ничего не сказал, только выругался; а когда Евдокимов поднял револьвер, чтобы добить в ручье янычара [8], он остановил его руку:
– И без вас обойдется. А нам нужно беречь патроны.
Разгромленные сотни турок спешились и отогнали лошадей в сторону. Казаки наблюдали издалека, как они жадно сосут вонючее раки, наспех раскуривают трубки, подтягивают пояса, ребром ладоней проводят себе по шее и кричат, показывая, какой конец ожидает казаков.
Евдокимов сказал:
– Уходить надо, Андрей Елисеевич.
– А куда? – с грустью ухмыльнулся Карабанов. – Попробуй только стронуться: там равнина, и они навалятся всем табором… Лошадей-то ведь у нас нету… Надо ждать ночи…
– Может, в Персию? – осторожно намекнул юнкер.
– Нельзя. Шкуру свою спасем, зато подведем шаха. А друзей России надо беречь.
– Я… боюсь, – честно признался юнкер.
– В этом вы не оказались оригинальны: я тоже не сгораю сейчас на костре героизма.
Скоро огонь турок сделался настолько ощутим и плотен, что кустарник, росший над обрывом, быстро поредел почти на глазах, словно чьи-то острые и невидимые ножницы подрезали его ветви. Казаки самовольно – без команды – открыли ответный огонь: вдоль берега ручья, окутанного дымом выстрелов, слышались их выкрики:
– Ванюшка, тебя куды?
– Плечо, кажись…
– Бей того, а это – мой…
– Братцы, Петьку Узденя порешило, кажись, в голову!
– Кинь сумку его. Патроны кинь.
– Антипка, ты живой?
– Жив покеле.
– Куда ползешь, хвороба?
– А пить хоцца…
Иные смельчаки, неизирая на пули, чтобы сберечь воду в своих флягах, подползали на животе к воде, надолго приникали к ней воспаленным ртом и, вжимаясь в землю, – задом, как раки, – снова отползали на карачках к своим винтовкам, снова притирали поудобнее ласковые приклады к своим жестким небритым щекам.
Карабанов заметил, что казаки целятся чрезвычайно долго и тщательно, и тут же вспомнил предупреждение капитана Некрасова: прицелы турецких «снайдеров» рассчитаны на тысячу четыреста шагов далее наших.
Он встал.
– Ложитесь! – крикнул Евдокимов. – К чему это?
– Меня не убьют, – сказал Андрей, почему-то вспомнив пророчество Клюгенау. – Во всяком случае сегодня…
Веря в свою звезду, он во весь рост подошел к Егорычу: тот поднял к офицеру лицо, источенное оспой и продымленное порохом.
– В кого бьешь, конопатый? – спросил Андрей, ложась рядом с опытным казаком.
– А эвон, ваше благородие… Вишь, лежит? Ишо задницу эдак-то отклячил?.. По нему и бью…
61 
